Буря мечей. Пир стервятников
Шрифт:
«Кощунства Эурона навлекут гнев Утонувшего Бога на всех нас, — пророчил на Старом Вике Эйерон. — Мы должны остановить его, брат, — разве не течет в нас кровь Бейлона?»
«В нем она тоже течет, — ответил жрецу Виктарион. — Мне это не больше твоего нравится, но Эурон — наш король. Его выбрало твое вече, и ты сам увенчал его короной из плавника».
«Увенчал, — согласился жрец, с волос которого стекала вода, — но охотно сорву ее у него с головы и возложу на тебя. Только ты достаточно силен, чтобы с ним сразиться».
«Утонувший Бог возвысил его, бог пускай и низложит».
Злобный взгляд, который бросил на него
«Бог тут ни при чем. Известно, что Эурон держит на своем красном корабле злых волшебников. Они навели на нас чары, чтобы мы не слышали голоса моря. Разговоры о драконах опьянили капитанов и королей».
«А рог напугал их до смерти. Ты слышал, как он трубит. Так или иначе, Эурон теперь наш король».
«Только не мой, — заявил жрец. — Утонувший Бог помогает смелым, а не тем, кто прячется от идущего на них шторма под палубой. Если ты не желаешь сбросить Вороньего Глаза с Морского Трона, придется мне взять это на себя».
«Как ты это сделаешь, не имея кораблей и мечей?»
«У меня есть голос, и со мной бог. Со мной сила моря, которой Вороньему Глазу не победить. Волны дробятся о скалу, но продолжают накатывать одна за другой, и в конце концов от скалы остается лишь мелкая галька. А потом и гальку смывает на дно моря, где она перемалывается вечно».
«Ты не в своем уме, если надеешься сместить Вороньего Глаза такими вот разговорами».
«Волнами, дробящими камень, станут Железные Люди. Не знатные и могучие, а простые рыбаки и пахари. Капитаны и короли помогли Эурону подняться, но простой народ его свергнет. Я отправлюсь на Большой Вик, на Харло, на Оркмонт, даже на Пайк, и мой голос услышат во всех селениях. Не может безбожник сидеть на Морском Троне!» — Жрец тряхнул косматой головой и ушел во мрак. Когда взошло солнце, Эйерон исчез со Старого Вика, и даже его утопленники не знали, куда он делся. Но Вороний Глаз будто бы лишь рассмеялся, услышав об этом.
Жрец скрылся, но его мрачные пророчества остались с Виктарионом. Помимо них, капитану вспоминались также слова Бейелора Блэкрида: «Бейлон был безумен, Эйерон еще хуже, а Эурон — самый безумный из всех троих». После вече молодой лорд попытался отплыть домой, отказавшись признать Эурона своим королем. Но Железный Флот перекрыл залив еще до начала веча. Привычка повиноваться слишком укоренилась в Виктарионе, и Эурон получил корону из плавника. «Ночную летунью» перехватили, лорда Блэкрида привели к королю в цепях, и слуги Эурона, чудовища в человеческом облике, раскроили его тело на семь частей — накормить семерых богов зеленых земель, которым он поклонялся.
В награду за верную службу новый король отдал Виктариону смуглянку, взятую у шедшего в Лисс работорговца. «Я не нуждаюсь в твоих объедках», — бросил Виктарион, но Вороний Глаз сказал, что в таком случае женщину убьют, и младший брат дрогнул. Ей вырезали язык, но в остальном она была цела и притом красива — вся коричневая, как промасленное тиковое дерево. Смуглая кожа не мешала Виктариону, глядя на нее, вспоминать другую — ту первую женщину, которую брат подарил ему, чтобы сделать его мужчиной.
Он взял бы смуглянку еще раз, но чувствовал, что не сможет.
— Принеси еще мех и уйди, — сказал он ей. С мехом кислого красного вина он поднялся на палубу подышать свежим воздухом. Половину он выпил, половину вылил в море за всех, кто пал в этот день.
«Железная
— Сойдет, — сказал капитан Нуту. — Все на весла — возвращаемся в город лорда Хьюэтта.
Ладья, гонимая веслами, двинулась к Дубовому Щиту, а капитан снова спустился в каюту.
— Я мог бы его убить, — сказал он смуглянке, — хотя убивать своего короля — большой грех, а убивать родного брата и того хуже. Аша должна была отдать голос мне. — Он нахмурился. И взбредет же в голову — пытаться завоевать капитанов и королей репой да сосновыми шишками! Она кровь от крови Бейлона, но мужчиной ее это не сделало. После вече она сбежала — точно растворилась вместе со всей командой в ночь коронации Эурона. Малая часть души Виктариона этому радовалась. Если у девушки есть хоть капля ума, она выйдет за какого-нибудь северного лорда и поселится с ним в его замке, подальше от моря и Вороньего Глаза.
— Город лорда Хьюэтта, лорд-капитан, — крикнули ему с палубы.
Виктарион встал. Выпитое вино притупило боль от раны. Надо, пожалуй, показать руку Хьюэттову мейстеру, если того еще не прикончили. «Победа» огибала мыс. Вид замка над гаванью напомнил ему Лордпорт, но этот город был вдвое больше. В гавани стояло около двадцати ладей с золотым кракеном на парусах. Еще сотни лежали на галечном берегу и выглядывали из доков. У каменного мола покачивались три больших баркаса и с дюжину мелких — на них грузили добычу и продовольствие. Виктарион отдал приказ стать на якорь и спустить шлюпку.
Город на пути к берегу показался ему необычайно тихим. Многие лавки и дома были разграблены, судя по выломанным дверям и ставням, но огню предали только септу. На улицах лежали мертвые тела, и над каждым трудились вороны. Сумрачные горожане, отгоняя стервятников, складывали трупы в повозку. Виктарион смотрел на них с отвращением. Ни один истинный сын моря не захочет гнить под землей. Как он сможет попасть оттуда в чертоги Утонувшего Бога, чтобы вечно пировать на морском дне?
Миновав «Молчаливого» среди других кораблей, Виктарион взглянул на его чугунную носовую фигуру — женщину без рта с летящими по ветру волосами и простертой вперед рукой. Ее перламутровые глаза, казалось, следили за ним. У нее был рот, как у всякого человека, пока Эурон его не зашил.
На палубе одного из больших баркасов стояли в ряд женщины и дети — кое-кто со связанными сзади руками и все с веревочными петлями на шее.
— Кто они? — спросил он людей, которые помогли пришвартовать его шлюпку.
— Вдовы и сироты. Их продадут в рабство.
— Продадут? — На Железных островах рабов не было, только невольники. Невольник служил своему хозяину, но не считался его имуществом. За деньги этих людей никогда не покупали и не продавали, а их дети, посвященные Утонувшему Богу, объявлялись свободными. За невольников платили либо железную цену, либо не платили совсем. — Их положено отдать в невольники и морские жены, — заметил Виктарион.