Буря мечей. Пир стервятников
Шрифт:
Палуба сделалась скользкой, и умирающие лежали повсюду. Виктарион бросил щит и дохнул полной грудью.
— День за нами, лорд-капитан, — сказал рядом Нут-Цирюльник.
На море вокруг них виднелось множество кораблей. Одни из них горели, другие тонули, третьи были разбиты в щепу. В густой, как подлива, воде плавали трупы, обломки весел и живые, уцепившиеся за что попало. Вдали полдюжины южных ладей улепетывало обратно к Мандеру. Пусть уходят, думал Виктарион, и расскажут другим, как все было. Мужчина, бегущий, поджав хвост, с поля боя, перестает быть мужчиной.
Глаза щипало от пота — во время битвы он взмок. Двое его гребцов
— Этого рыцаря с белой розой кто-нибудь вытащил из воды? — Лорд-отец дал бы за сына неплохой выкуп, если сам вышел живым из боя. Если же нет, заплатить мог бы их хайгарденский сюзерен.
Никто, однако, не знал, что стало с улетевшим за борт рыцарем. Скорей всего он утонул.
— Он храбро сражался и заслужил пир в чертогах Утонувшего Бога. — Жители Щитовых островов именуют себя моряками, но моря боятся и не надевают доспехов, чтобы в случае чего выплыть. Юный Серри был не такой. Храбрец — железный, можно сказать, человек.
Виктарион отдал захваченный корабль Рагнору Пайку, назначил ему в команду двенадцать людей и опять перебрался на «Победу».
— Возьмите у пленных оружие, доспехи и перевяжите им раны, — велел он Нуту-Цирюльнику. — Умирающих бросьте в море. Если кто будет милости просить, тем режьте глотки. — Он презирал таких — лучше захлебнуться морской водой, чем собственной кровью. — Мне надо знать, сколько кораблей мы победили и сколько лордов и рыцарей взяли в плен. Знамена тоже соберите. — Когда-нибудь, на старости лет, он их развесит в своем чертоге и вспомнит всех, кого убил, будучи молодым и сильным.
— Будет исполнено, — ухмыльнулся Нут. — Великую победу мы одержали.
Да, великую — для Вороньего Глаза и его колдунов. Другие капитаны выкрикнут имя брата заново, когда весть достигнет Дубового Щита. Эурон обольстил их своим речистым языком и улыбчивым глазом, задарил добычей из ста дальних стран. Он дал им золото, серебро, роскошные доспехи, кривые мечи с золочеными эфесами, кинжалы из валирийской стали. Дал полосатые тигриные шкуры и шкуры пятнистых диких котов, дал мантикоров из яшмы и древних валирийских сфинксов. Дал сундуки с мускатным орехом, гвоздикой, шафраном, бивни слонов и единорогов, перья с Летнего моря — желтые, зеленые и оранжевые, дал отрезы роскошных тканей… но все это ничто по сравнению с сегодняшним днем. Сегодня он дал им победу и подчинил их себе навеки. А ведь победа-то моя, не его, с горечью думал Виктарион. Пока я дрался, он сидел в замке на Дубовом Щите. Он украл у меня жену, украл трон, а теперь вот и славу.
Повиноваться Виктариону свойственно от природы. Послушный младший брат, он шел за Бейлоном во всем, что бы тот ни задумал. Позже, когда у Бейлона родились сыновья, он привык к мысли, что когда-нибудь будет повиноваться тому из них, кто займет место отца на Морском Троне. Но Утонувший Бог призвал Бейлона и всех его сыновей в свои водяные чертоги, а Эурона Виктарион не может называть королем без вкуса желчи во рту.
Ветер крепчал, и капитана обуяла жажда. Ему всегда хотелось вина после битвы. Он оставил на палубе Нута и сошел вниз. Смуглянка в тесной кормовой каюте ждала его совсем готовая — битва, наверно, и ей разогрела кровь. Он взял ее быстро, раз и другой, залив ее груди, живот и бедра кровью из раненой ладони. После ласк она промыла ему рану кипяченым уксусом.
— План был хорош, отдаю ему
Прошло две тысячи лет, но седобородые стражи все так же стояли дозором на сторожевых башнях, венчающих скалистые берега. Завидев в море ладьи, они зажигали на башнях огни, и весть катилась от холма к холму, от острова к острову: «Враг! Угроза с моря!» Рыбаки при виде сигнальных огней бросали невод на берегу, плуг в борозде и брались за мечи с топорами. Островные лорды выходили из замков со своими рыцарями и латниками. Эхо боевых рогов гремело от Зеленого Щита до Серого, от Дубового до Южного. Из замшелых каменных доков вдоль берега выплывали ладьи, которые перекрывали Мандер и преследовали вражеские суда, ушедшие вверх по реке.
Эурон послал на Мандер Торвольда Бурый Зуб и Рыжего Гребца с дюжиной быстрых ладей. Лорды тут же пустились за ними в погоню, и когда главный флот Вороньего Глаза подошел к самим островам, их защищала лишь горстка бойцов. Железные Люди пришли с вечерним приливом. Заходящее солнце скрывало их, и седобородые стражи на башнях заметили врага слишком поздно. Ветер был попутным от самого Старого Вика. На кораблях поговаривали, что здесь не обошлось без колдунов Эурона, что Вороний Глаз умилостивил Штормового Бога кровавой жертвой. Как иначе осмелился бы он держать прямо на запад, не придерживаясь вопреки обычаю береговой линии?
Железные Люди вытащили ладьи на гальку и со сталью в руках ринулись в сумрак заката. К тому времени на башнях уже загорелись огни, но противостоять захватчикам было почти некому. Серый, Зеленый и Южный Щиты пали, прежде чем взошло солнце, Дубовый продержался еще полдня. А когда щитовые корабли прервали свою погоню и повернули назад, в устье реки их встретил Железный Флот.
— Все вышло так, как сказал Эурон, — рассказывал Виктарион, пока смуглянка перевязывала его ладонь полотном. — Должно быть, его чародеи это предвидели. — Квеллон Хамбл поведал шепотом, что на «Молчаливом» их целых три. Страшные люди, но Вороний Глаз умудрился поработить их. — Однако для сражений ему по-прежнему нужен я. Колдуны колдунами, но войны выигрываются кровью и сталью. — Уксус щипал рану хуже, чем когда-либо прежде. Виктарион отпихнул женщину и стиснул кулак. — Принеси мне вина.
Он пил, сидя в темноте, и думал мрачную думу о своем брате. Будет он считаться братоубийцей, если нанесет удар не своей рукой, или нет? Людей Виктарион не боялся, но проклятие Утонувшего Бога — дело иное. Если кто-то другой убьет его по приказу Виктариона, ляжет ли на лорда-капитана братская кровь? Эйерон Мокроголовый знал бы, как на это ответить, но жрец остался на Железных островах, все еще питая надежду поднять народ против нового короля. Нут-Цирюльник может побрить человека топориком, брошенным с двадцати ярдов. Вульфа Одноухого или Андрика-Неулыбу ни один из Эйероновых черномазых тоже не одолеет. Все трое сгодились бы — но между возможным и действительным разница велика.