Буря мечей

Мартин Джордж Р.Р.

— Нам так и сказали. — Леди Оленна, видимо, не собиралась позволять заткнуть себе рот. — Этот Варис, кажется, полагает, что мы должны быть благодарны ему за сведения, которые он доставляет. Никогда не могла понять, зачем существуют евнухи. Если взять мужчину и отрезать все полезное, что получится? Алерия, прикажи подавать еду — голодом ты нас, что ли, уморить хочешь? Садись рядом со мной, Санса. Со мной куда менее скучно, чем с ними со всеми. Надеюсь, дураки тебе по душе?

Санса расправила юбки и села.

— Дураки, миледи? Вы имеете в виду шутов?

— Ну да — а ты думала, о ком я? О моем сыне? Или об этих прелестных дамах? Нет,

не красней — от этого ты со своими волосами становишься похожа на гранат. Все мужчины, по правде говоря, дураки, но шуты забавнее тех, кто носит короны. Маргери, дитя мое, позови Маслобоя — посмотрим, не заставит ли он леди Сансу улыбнуться. А вы все садитесь — или я каждый шаг должна вам подсказывать? Санса может подумать, что мою внучку окружают одни овцы.

Маслобой явился еще до того, как начали подавать, весь в зеленых и желтых перьях и с пышным гребнем на голове. Невероятно толстый, с трех лунатиков величиной, он вкатился в зал колесом, прыгнул на стол и положил прямо перед Сансой огромнейшее яйцо.

— Разбейте его, миледи. — Санса разбила, и из яйца выскочила целая дюжина цыплят, которые разбежались во все стороны. — Держи их! — завопил Маслобой. Маленькая леди Бульвер схватила одного и подала ему, а шут запрокинул голову, разинул свой огромный рот и запихнул туда цыпленка целиком. Потом он рыгнул, и из носа у него полетели желтые перышки. Леди Бульвер расплакалась, но ее слезы тут же сменились восторженным визгом: цыпленок вылез из рукава ее платья и побежал по руке.

Слуги внесли суп с зеленым луком и грибами, Маслобой начал жонглировать, а леди Оленна, поставив локти на стол, подалась к Сансе.

— Ты ведь знаешь моего сына? Лорда Дутую Рыбу из Хайгардена?

— Он великий лорд, — учтиво ответила Санса.

— Великий олух. И отец его, мой муж, покойный лорд Лютор, тоже был олухом. О, я любила его, пойми меня правильно. Он был добрый и в постели неплох, но все равно дурак набитый. Умудрился свалиться с утеса вместе с конем во время соколиной охоты. Говорят, смотрел только на небо и не видел, куда конь его несет. А теперь мой олух-сын делает то же самое, только вместо коня под ним лев. Взобраться на льва легко, а вот попробуй с него слезть. Я его предупреждала, а он только ухмыляется. Если у тебя будет сын, Санса, бей его почаще, чтобы научился тебя слушаться. У меня он единственный мальчик, и я его почти совсем не била, вот он и слушает больше Маслобоя, чем меня. Я говорю ему, что лев — это не котенок, а он мне все «ш-ш» да «ш-ш». Слишком уж много шиканья в этом государстве, если хотите знать. Все эти короли поступили бы гораздо умнее, если бы отложили свои мечи и прислушались к своим матерям.

Санса поймала себя на том, что рот у нее снова открыт, и отправила туда ложку супа. Леди Алерия и другие тем временем хихикали, глядя, как Маслобой балансирует апельсинами на голове, локтях и своем необъятном заду.

— Я хочу, чтобы ты сказала мне правду об этом короле-мальчишке, — внезапно молвила леди Оленна. — О Джоффри.

Санса стиснула в пальцах ложку. «Правду? Нет, я не могу. Пожалуйста, не спрашивайте меня».

— Я… Я…

— Ты, ты. Кому же лучше знать? Держится он, в общем, по-королевски, надо отдать ему должное. Немножко самовлюблен, но это в нем ланнистерская кровь сказывается. Однако до нас дошли кое-какие тревожные слухи. Есть в них правда или нет? Он в самом деле дурно с тобой обращался?

Санса затравленно огляделась. Маслобой засунул в рот целый апельсин,

разжевал его, проглотил, хлопнул себя по щеке, и у него из носа вылетели семечки. Женщины смеялись, слуги сновали туда-сюда, и стук ложек отзывался эхом в Девичьем Склепе. Один цыпленок вскочил обратно на стол и забрался в суп леди Грейсфорд. Никто как будто не обращал внимания на их разговор, но Санса все равно боялась.

Терпение леди Оленны истощилось.

— Чего ты пялишь глаза на Маслобоя? Я задала тебе вопрос и жду ответа. Или Ланнистеры тебя языка лишили?

Сир Донтос предупреждал ее, что говорить откровенно можно только в богороще.

— Джофф… король Джоффри… его величество очень хорош собой и… храбр как лев.

— Ну да, каждый Ланнистер — лев, а когда Тирелл пускает ветры, пахнет розами. Но умен ли он? Доброе ли у него сердце, щедрая ли рука? Насколько он рыцарь? Будет ли он любить Маргери, лелеять ее и беречь ее честь, как свою?

— Да, конечно. Он очень… очень мил.

— Да-а. Знаешь, дитя мое, кое-кто говорит, будто ты такая же дурочка, как наш Маслобой, и я начинаю этому верить. Мил! Я хочу надеяться, что внушила моей Маргери, чего стоит эта милота. Ослиного рева она не стоит. Эйерион Огненный тоже был красавцем, и это не мешало ему быть чудовищем. Вопрос в том, кто такой Джоффри. — Старая леди дернула за рукав шедшего мимо слугу. — Я не люблю лук. Унеси этот суп и принеси мне сыру.

— Сыр подадут после сладкого, миледи.

— Его подадут, когда я захочу, а я хочу сейчас. Может, ты боишься, дитя? Не бойся — ведь тут одни женщины. Скажи мне правду — тебе ничего за это не будет.

— Мой отец всегда говорил правду. — Санса сказала это тихо, но слова все равно дались ей с трудом.

— Да, лорд Эддард имел такую репутацию, но его объявили изменником и сняли с него голову. — Глаза старухи пронизывали Сансу, острые и блестящие, как острия мечей.

— Джоффри. Это сделал Джоффри. Он обещал мне быть милосердным, а сам отрубил голову моему отцу. Он сказал, что это и есть милосердие, и повел меня на стену, чтобы показать мне голову отца. Он хотел, чтобы я плакала, но… — Санса осеклась и прикрыла рот рукой. «Что я говорю боги праведные, они узнают, они услышат, кто-нибудь донесет на меня».

— Продолжайте. — Это сказала Маргери, будущая королева Джоффри. Санса не знала, много ли та слышала из ее слов.

— Не могу. — (Вдруг она ему скажет? Тогда уж он точно убьет меня. Или отдаст сиру Илину.) — Я не хотела… мой отец был изменником, и брат мой изменник, и во мне течет их черная кровь. Пожалуйста, не принуждайте меня говорить.

— Успокойся, дитя мое, — властно молвила Королева Шипов.

— Она в ужасе, бабушка, — взгляните на нее.

— Эй, дурак! — крикнула старушка. — Спой-ка нам песню, да подлиннее. «Медведь и прекрасная дева» подойдет в самый раз.

— Еще как подойдет! — согласился шут. — Прикажете петь, стоя на голове, миледи?

— А что, от этого песня будет лучше звучать?

— Нет.

— Тогда пой, стоя на ногах, не то с тебя шапка свалится, а голову ты, сколько я помню, отродясь не мыл.

— Как прикажете, миледи. — Маслобой низко поклонился, громогласно рыгнул, выпятил живот и заревел: — «Жил-был медведь, косолапый и бурый! Страшный, большой и с мохнатою шкурой!»

Леди Оленна нагнулась к Сансе.

— Я, еще будучи моложе тебя, знала, что в Красном Замке стены имеют уши. Прекрасно — пусть они слушают песню, а мы тем временем посплетничаем.