Буря на Волге
Шрифт:
— Совсем отказал, в трубе прохудился, да и кран отвалился. Примазывала хлебом, не держится.
— А ты бы мастеру снесла.
— Носила. Нё берет: только головой трясет. Неколи, говорит, ружье чиню управляющему: скоро начнется охота. Да и на что он годен, ваш самовар... Повесь, говорит, его в огороде на кол и пущай ворон пугает...
— Ладно, давай чашку, из чугунка напьемся. «Отслужил, видимо, батенька», — посмотрел он на словно пригорюнившийся с обвисшим краном самовар. — Ничего, не обижайся, это и с людьми бывает, отработал срок и отправляйся под
Размышляя так, Чилим принялся за еду и чай. А взгляд его все время скользил через улицу... Позавтракав, он отправился на берег к лодке, ополоснул ее, сам выкупался и, надевая рубашку, посмотрел на тропинку, вьющуюся между плетней, заросших густой зеленой крапивой. По тропинке двигалась женская фигура, направляясь к берегу. Краска бросилась в лицо Чилиму: она. Вот уже перешла ручеек и все ближе подвигается к лодке.
— Здравствуй, Вася!
– пожимая руку Чилиму, с сияющей улыбкой заговорила Надя. — Не ждал? Ночью приехала. Ты скучал?
— Да, было немножко... — ответил Чилим.
— Ты ничего не знаешь?
— Нет, а что?
— Так, потом узнаешь... — улыбнулась Надя.— Отчаливай, поедем. Я сегодня решила одна...
— Ну что ж, вдвоем-то веселее...
— Поедем вон туда, на островок, там очень красивые тополя...
— Они красивые, но иногда обманывают, — заметил Чилим.
— Тебя, что ли, обманули?
— Не только меня, и хозяйского сына... Траву косили мы в Подзименковой. Солнышко уже закатилось, когда закончили. Пошел дождь. Мы сделали шалаш из травы, закутались кругом травой, чтоб комары не лезли, и уснули. Утром проснулись, снова дождь шумит в крышу нашей хижины. «Все еще льет, — сказал хозяйский сын, — давай еще сделаем заряд, пока дождь пройдет», А мне-то что, я поденщик. Еще зарядили часа на четыре. Проснулись — опять шумит. Он говорит: «Вылезь-ка, взгляни, велика ли туча?» Только проговорили, слышим голос хозяина: «Вы чего это, сволочи несчастные, дрыхнете?» — «Как чего? Дождь идет», — ответил сын. Вылезли из шалаша, а солнышко уже на полдень, и на небе ни единой тучки. Ну, хозяин давай нас охаживать хворостиной... Оказалось, шалаш-то мы под тополем устроили, а он шумит себе, шумит, точно дождичком посыпает...
— Ну и молодцы, — засмеялась Надя, — Значит, тебе влетело...
— И не однажды, — сказал Чилим, пристраивая весла в уключины.
Лодка быстро понеслась, разрезая тихие волны. Наденька, сидя на корме, только покачивалась при каждом ударе весел и, улыбаясь, смотрела на Чилима. Неожиданно она спросила:
— Вася, ты кого-нибудь любил?
— И теперь люблю.
— Кого?
— Мать.
— А меня ты полюбил бы?
— Тебя-то? — Чилим задумался и перестал работать веслами. Лодку несло. Он молчал.
— Ну, что же ты молчишь?
— Не знай, — протянул Чилим, — больно ты хороша...
— А хороших нельзя любить?
— Коли нельзя, да я-то что?.. Батрак...
— Ну и что ж, — засмеялась девушка. — А я вот тебя полюбила, бобыля...
— Валяй, надо мной все смеются... — с обидой произнес Чилим.
— Милый дурачок, мне над собой смешно.
А лодку покачивало и все несло. Наденька перебралась ближе к Чилиму.
— Опять за уши драть? — улыбнулся он.
— И отдеру, если будешь так говорить... На вот тебе! — обвив руками шею, крепко поцеловала Чилима.
Закричали спугнутые чайки, и лодка сильно ударилась в крестовину бакена. Наденька откинулась, а Чилим, оглядываясь, быстро заработал веслами.
Солнце плыло к закату, длинные тени легли на траву от трепетавших серебряной листвой высоких тополей.
Когда ехали обратно, Наденька запела:
Догорай, моя лучика,
Догорю с тобой и я...
— Не с лучиной, а с тобой, Вася, — пояснила она.
Смуглые щеки ее покрылись густым румянцем. Когда Чилим вернулся домой, мать встретила его с улыбкой.
— Над чем это она? — думал он, зная, как редко это бывает с матерью. Войдя в избу, on увидел на столе новый, как жар, горевший томпаковый самовар. — Сама давеча принесла, — сказала, мать и прослезилась от радости. «Ах, вот она на что намекала», — подумал Чилим... Однажды вечером Чилим окончил чинить сеть и собирал ее с плетня, мурлыча себе под нос песенку. Подошла Наденька. Скрестив под высокой грудью голые до самых плеч загорелые руки, она смотрела на него.
— Рыбачить?
— Ага!
— Возьми!
— Айда!
— А чего брать с собой?
— Ничего, только оденься, ночью будет холодно, да и комары начнут жалить голые руки.
Когда спускались по тропинке оврагом, между плетней, запах поспевающих яблок щекотал в носу.
— Эх, была не была, понеси-ка эту сеть, Я тут забегу... А ты иди, я догоню. Через некоторое время Чилим догнал Наденьку и передал корзинку, наполненную яблоками,
— На-ка, ешь.
— Ты это где? — спросила Надя.
— Вон у Захватова «прикупил»...
Медленно угасает вечер. Ночь черным пологом окутывает Волгу. Одна за другой загораются звезды. Они все ярче начинают светить, купаясь своим отражением в тихих волнах.
Деревня тонет во мраке. Только на берегу мерцают огоньки маяков, да на перекате тускло светят бакены. Чилим раскинул сеть. Наденька медленно перекидывает весла. Лодка, покачиваясь, скользит мимо нависшего с крутояра косматого ивняка.
— Слыхала, одна плеснулась? Это в сеть попала, она в темную ночь на поверхности, — тихо говорит Чилим. — Эх, и ночка, прямо чудо!
Наде немножко боязно в такую темь, на радостно, что рядом с ней Вася.
— Ну-ка, грянь посильнее, будем вытаскивать.
— Одна, две, три, — считает Надя рыбу, вытаскиваемую Чилимом в лодку.
— Эх, Надюша! Вот это будет уха! — радостно произносит Чалим, — Ты гляди, стерлядь попала, это редкость в темную ночь... Держись за кустик да ешь яблоки, чего ты бережешь? Там их много, еще только одну скороспелку стряхнул.
— А сам?
— Я тоже буду, вначале рыбу выпутаю из сети.