Буря на Волге
Шрифт:
— Тогда я с вами в поле пойду, а кататься поедем сегодня.
— Что ж, поедем, коли вам охота.
— А вам?
— Я каждый день катаюсь.
— Хватит тебе, Надюшка, — прошипела старуха, — Так сколько же за этого осетрика?
— Да уж ладно, давай семь гривен, — махнул рукой Чилим.
— Вот всего-навсего три двугривенных, и больше ни гроша, — подала старуха.
— Hy, так не спи сегодня! После обеда поедем!
– крикнула, уходя, девушка.
Чилиму сегодня повезло... Пока он отдыхал, мать испекла ржаные пресняки на кислом молоке,
Правда, масла для этого не удалось купить, но зато соседка дала квасу, хорошего, кислого. По кулинарным соображениям Федоры Ильиничны на квасу жаркое еще лучше, не пригорает и вкус отменный, а с преснушками-то и подавно.
Чилим уселся за стол, но пообедать толком ему так и не удалось. Он видел, как из окон стоявшего напротив дома выглядывали барышни. Похватав кое-чего на скорую руку, он переменил рубаху, надел штаны, на которых поменьше заплат. «Но чего же на ноги?» - в раздумье вздохнул он. Этот вопрос крепко его озадачил... «Если в рыбацких бахилах ехать? Пожалуй, неприлично с барышнями, да и жарко...» Другого же путного ничего не подобралось, и он решил ехать босиком.
— Как об этом я раньше не подумал,— ворчал он.
Да и думать было некогда, девушки уже бежали к окну Чилимовой лачуги.
— Вот чего, барышни, лодка у меня немножко кособокая, на левый борт не наваливайтесь, не искупать бы вас... — сказал Чилим, отчаливая от кола.
— Ничего, мы плавать хорошо умеем, — сказала Наденька, усаживаясь на скамейку рядом с подругой.
— Тебя как звать-то, парень? — спросила Наденька, завязывая узелком белую косынку на голове.
— Васька, — ответил Чилим.
— Не Васька, а Вася! Василек!
— Меня все зовут Васькой.
— Так вот чего, Василек, вези нас на ту сторону. Лене нравятся луговые цветы, — Надя кивнула на сидящую рядом белокурую девушку с черной маленькой родинкой на левой щеке.
— Посмотри, Лена, а правда он хорош? Глаза-то у него, как васильки.
— Больно смуглый, цыган.
— Ну что ты, Лена, разве не видишь — это загар.
А Чилим, не слушая их, только сильнее нажимает на весла. Лодка быстро режет тихую зыбь волн.
— Ты красиво работаешь веслами, Василек, — с улыбкой замечает Наденька.
— Умею!
— А сколько тебе лет? — не унималась она.
— Двадцать первый идет с Василия великого.
— Смотри, Лена! На том берегу кустики, травка зеленеет...
— Нет уж, отзеленела, ушки-то повесила, желтеть начала, — вмешался в их разговор Чилим.
— Э,то по-вашему пожелтела, а по-нашему зеленеет...
«Много ты понимаешь в траве», — подумал Чилим.
— Вася! Вы почему так бедно живете? — спросила Надя.
— Как бедно? — не хотел сознаться Чилим. — Изба есть, лодка есть, снасти тоже имею. Где ж бедно?
— А почему у вас не учатся? Народ здоровый, красивый, а неграмотный?
— А зачем нам грамотные?
— Ну как зачем? Чтобы читать, писать.
— У нас писарь в волостном правлении за всех пишет, только чернила да бумагу подавай... Опять, наверное, скоро деньги собирать будут на бумагу.
— А ты учился?
— Как же, три зимы время потратил, да толку-то что.
— Почему так мало?
— Говорят, еще много. Хотел на четвертую идти, да требуют — денежки плати, ну и выдворили. Вот богатым хорошо, почет и уважение, несмотря что бестолочь... А в веслах-то и неученому работать можно. Эх, заболтался я с вами, лодка-то на мель встала, приехали.
— Вася, приткни лодку к берегу, мы купаться будем, а ты возьми вот эту книжечку да почитай.
— Валяйте, купайтесь, а я пойду в кусты, прутков нужно нарезать для корзинки.
Девушки выкупались, на песке повалялись, цветов в лугах набрали. День клонился к вечеру. Вернулся Чилим с пучком зеленых прутьев па плече, молчаливый и задумчивый.
— Ну, что ж, обратно едем?
– спросил он своих пассажирок.
На обратном пути все как-то неловко молчали. Когда Наденька вылезала из лодки. Чилим подал ей руку, чтобы не шлепнулась в тину. Она крепко сжала мягкими белыми пальцами загоревшую руку Чилима.
— Спасибо, Вася! Значит, завтра в поле?
— Обязательно.
— Зайди, я тоже пойду с тобой, мне охота поглядеть, как жнут...
— Ничего не выйдет, я ведь рано пойду, вы еще будете спать.
— Ну что ж, все равно велю тете Дусе меня разбудить, она у нас рано встает.
«Вот привязалась...» — незлобиво подумал Чилим, глядя вслед уходившим барышням.
Глава вторая
Поздней ночью в маленьком домике, смотревшем окнами через пустырь на Волгу, все спали крепким сном. Тетя Дуся, освободившись от дневных забот, тихо всхрапывала и прищелкивала языком. Одной только Наденьке не спалось в эту теплую ночь. Ей было душно под кисейным пологом. Где-то за печкой звонко трещал сверчок, все время путал и перебивал девичьи мечты... «Бедность...» — вздохнула она, перевертываясь на мягкой постели. Эта бедность, точно заноза, больно вонзилась в ее сердце. Подсев к окну, она раскрыла узенькие створки и откинула занавеску. Взгляд ее то останавливался на темных окнах Чилимовой избенки, то скользил по широкому волжскому разливу, где в ночной дремоте тоскливо светились огоньки бакенов.
Шум волн от прошедшего парохода долетел до чуткого уха Нади. Долго сидела она в задумчивости. Полная луна кочевала по небу, медленно и таинственно передвигая тени от низеньких почерневших избенок и стройных высоких груш, шелестевших мелкой дробью листвы. Где-то в соседнем дворе хрипло прокричал петух.
«Видимо, за полночь перевалило... — вздохнула она.
– Спит, что ли», — и снова ее глаза устремились на Чилимовы окна.
Уснула Надя лишь под утро.
Чилим проснулся рано, торопливо начал собираться.