Буря на Волге
Шрифт:
«Ну, как?» — спросил Костюшка.
«Сделаю».
«Скоро надо. Сам видишь, что кругом творится... Хорошо уплачу».
«Знаю ваше хорошо, — пробурчал Федот, — А срок?»
«Чем скорее, тем лучше...»
<Ну, брат, скоро хорошо не сделаешь, Тут надо все обмозговать...»
«А сколько за работу?»
«Одну бумажку».
«Ты что, батенька, ряхнулся?»
«Тогда везите на завод...»
«Знаю без тебя. Половину хочешь?»
«Нет», — и Федот пошел к двери.
<Постой, постой. Куда ты,
«Ладно», — махнул Федот.
«Когда начнешь?»
«Можно сегодня ночью, только задаточек нужен».
«Да ты что, ей-богу, как будто не знаешь меня».
«Вот именно знаю...» — смеется Федот.
«Хорошо, на, держи!»
«Человечка мне надо на помощь».
«Вон, Трошку возьми!» А мне крикнул: «Дороднов, пойдешь с ним работать!»
Вошел я ночью в лачужку, где свалены цилиндры, а он уже там ходит, как лунатик, сопит и что-то соображает... Я тоже думаю: «Как же он, чертушка, сделает? Заводы отказались, а он берется».
«Эх, если бы токарный станок, живо бы их свернул...»
«Как же, — говорю, — на станок-то взвалишь такие махины?»
«В том-то и дело, что на станок их ставить нельзя, тут требуется специальная машинка, а ее только на станке можно сделать».
Ну, думаю, я не мастер на такие штуки, делай, как знаешь.
«Придется, видно, в слободу качать. Теперь, наверно, третья смена работает, начальства на заводе нет», — как бы сам с собой рассуждал он.
На заводе, вижу, парень он свой... Все идут к нему, здороваются, спрашивают, как дела. Ну, думаю, тут дело хорошо слажено. Живо подыскали ему стальную болванку, проточили на станке.
«Сейчас, дядя Трофим, — кричит он, — только перышки заправлю да закалю...»
Под утро вернулись к своему зимовью. На следующую ночь я вышел из каюты, вижу — и он тащится.
«Теперь начнем», — говорит он, а сам вытаскивает из кармана бутылку водки, из другого — закуску, кладет ее на ящик. Сперва выпил половину стаканчика, потом налил и мне: «На-ка зыбни, для начала...»
Думаю, это и дурак сумеет зыбнуть, а ты вот взятую работу сделай...
«Ну как, устал? — спрашивает он. — Выпей-ка еще, на душе будет веселее...»
«А что же сам?»
«Я ведь не пью. Это только для тебя принес, работа тяжелая, а жизнь еще тяжелее... Ну, ничего, потерпи, жизнь все равно полегчает... Ну, упирай-ка в стену домкрат, да полегонечку нажимай». Вижу, болванка хоть и туго, а все же лезет в цилиндр.
Вон, думаю, что ты за птица... «Ты где работать выучился?» - спрашиваю «А где работал там и учился, в Сормове, у одного токаря, да жаль, скоро выслали его с волчьим билетом...»
«За что?»
«Шумиха на заводе вышла, а его обвинили как зачинщика. И мне пришлось оттуда выехать».
«А теперь он где?»
«Вернулся. Только в Сормово больше не поехал. Остался в Казани, на Алафузовском работает... Ну, давай, еще покрутим».
На третью ночь мы закончили свою работу. Утром пришли машинист, два слесаря и сам Костюшка.
«Так скоро? — удивился Костюшка. — Чем же ты?»
«Русской смекалкой...»
Трофим закончил свой рассказ:
— А вот, скажи ты, был такой же, как Васька.
Он торопливо стал спахивать веслом угли и головни с раскаленного песка.
— Это зачем, дядя Трофим? — спросил его Чилим.
— Тащи котел, сейчас узнаешь.
Высыпанный под сено в шалаше раскаленный песок обдавал Чилима приятным теплом.
Глава пятая
Ночью лед зашумел еще сильнее, потянула злая низовка, и льдины стало грудить в тихий плес. Хозяин проснулся раньше всех и уже стоял на коленях у входа в шалаш. Он тряс длинной рыжей бородой, читая утреннюю молитву, клал земные поклоны в направлении высоких кустов, из-за вершин которых, точно улыбаясь утренней прохладе, выглянуло огненное солнце. Рассеянный взгляд Расщепина скользнул в сторону плеса: в прогалине выставлены сети. Не донесши поклона до земли, он вскочил, как ужаленный.
— Вставай! Будет вам дрыхнуть!
— Что случилось, Петрович? — спросил Трофим, -вылезая на четвереньках из шалаша.
— Беда! Сети пропали...
— Как пропали? — не понял Трофим и тоже заглянул в прогалину между кустами.
Воды на плесе не было видно — все кругом забито серыми глыбами льда.
Почти весь день разбивали и разводили баграми лед, но сетей так и не удалось достать.
К вечеру низовку сменил горыч, и льдины зашевелились, зашумели и пошли, погоняемые ветром, к луговой стороне.
Плес очистился и морщился теперь под ветром в солнечной приветливой улыбке.
— Ну, ребята, отдыха не жди, — сказал Трофим, глядя в спину уходившему к берегу Расщепину. — Как сыч, вертит головой — добычу ищет...
— А ну-ка, все на неводник, поехали — заложим вечернюю!
– властно скомандовал вернувшийся хозяин.
— Не поздно? — глянув на солнце, спросил Тарас.
— По-твоему, спать сюда приехали?
— Я ничего, только люди сегодня работали много, чай, устали.
— Ночь-то — год, выспитесь.
Неводник вскоре обогнал громадную дугу по тихому плесу и причалил к берегу.
— А ну-ка, навались,— скомандовал Трофим, глубоко упираясь ногами в сырой пасек.
Чилим и Совин, краснея от натуги, кряхтели, а невод не поддавался.
— Логом при! Чего вы не тянете! — гремел хозяин.
— Поди-ка сам, попри, он те вывернет кишки... Это тебе не с Дуняхой крутить, — ворчал Совин, перехлестывая лямку.
— Навались на бежно!
— Промывай! Ил загребли, не идет, — кричал Тарас.