Буря на Волге
Шрифт:
— Скучаешь? Наливай еще! — поглаживая бородку, предложил Пронин.
— Хватит, Митрий Ларионыч, нельзя так много, служба...
— Ну, гляди, а я еще выпью... И знаешь, ведь какой подлец! Однажды собственными глазами вижу: поехал в нижний плес, ну, думаю, шалишь, молодчик, не уйдешь сегодня. Всю ночь сторожил с работниками на берегу, и нет — как в воду канул. Слышу на рассвете — едет сверху и песенки поет. Стало быть, опять нас в дураках оставил.
— Он это в Астрахани насобачился — скрываться от барина,— заметил урядник.
—
— Вгоним...— пообещал Лукич. — Ну, Митрий Ларионыч, благодарю, мне пора. Коли потребуюсь, присылай. Я с моим удовольствием сам пойду или Сковородкина пошлю, он — а-яй! — мастак на такие штуки... — покачиваясь и часто мигая, жал костлявую руку Пронина урядник.
Слышавший их разговор целовальник улыбнулся. «Подите суньтесь, как он вас переметнет из лодки...» — сказал он, убирая со стола посуду.
Тихая ночь. Плещутся сонные волны. На теньковской колокольне пробило час. Предутренняя дремота начала сковывать Васю. Он взмахнет веслами, да так и застынет в дремоте.
— Ты чего это, Васятка? — спросил отец.
— Спать хочу.
— Намочи голову — пройдет. Еще кинем разок и ко дворам.
Вдруг из кустарников у берега выскользнула темная лодка и быстро понеслась навстречу.
— Стой! — завизжал Пронин.
Чилим вскочил на ноги и проворно стал вытаскивать сеть.
— К берегу, в кусты,— шепнул он Васе.
Но было уже поздно. Лодка под сильными ударами четырех весел настигла Чилима.
— Вот тебя куда надо... — показал костлявым кулаком за борт Пронин.
Стражник вскочил, выхватывая из ножен шашку. Но в это время раздался глухой удар, и шашка, блеснув острием в воздухе, плюхнулась за борт, а следом за ней и стражник.
— Держи его, держи! — закричал Пронин, толкая Клешнева и Синявина в воду.
Матюшин и Стеблев тем временем кинулись в лодку к Чилиму.
— Не лезь! — кричал разъяренный Чилим, — Башку разобью.
Пока Синявин и Клешнев вытаскивали стражника, Чилим отбивался.
— Караул, убивают! — кричал Матюшин, притиснутый Чилимом к борту.
Клешнев и Синявин, вытащив Сковородкина, тоже кинулись на Чилима.
— Держи, держи! — кричал Клешнев, хватая Чилима за руку. — Ага, попался, голубчик! — и они вчетвером навалились на рыбака, и связали ему руки.
— Теперь не уйдешь! — визжал Пронин.— Тащите его на берег!
Бросив Чилима, все кинулись к стражнику.
— Что это? — удивился Матюшин.
— Да он же не дышит! Вот чучело, воды всего по колено, а он никак утоп, проклятый! — кричал Клешнев.
— Как утоп? — дрожа от страха, визжал Пронин.
— Так вот и утоп! Видишь, не дышит, — сказал Клешнев.
— Живо, откачивай. Отойдет! — командовал Пронин.
— Давно отошел... — заметил Синявин.
— Что, голубчик, сделал дело? — прошипел Пронин, согнувшись над связанным рыбаком.
Чилим плюнул ему в лицо и крикнул сыну:
— Васька! Режь веревку!
— Ишь, чертенок, еще кусается! — отталкивая Васю от отца, кричал Клешнев.
Вскоре лодка с мертвым Сковородкиным и связанным Чилимом отошла к пристани, Молодой Чилим остался один и, обливаясь слезами, начал вычерпывать из лодки воду.
Глава вторая
До января Чилим сидел в пересыльной тюрьме, дожидаясь вызова. Губернский уголовный суд был завален делами. Из Красновидова привели двух старух, уличенных в поджоге торговых домов. От помещика Лебеденко пригнали под конвоем крестьян, убивших лесника. От княгини Гагариной привезли трех связанных парней, подозреваемых в поджоге десяти стогов барского сена. И так без конца...
Когда, наконец, жандармы привели Чилима в судебную камеру, судьи и присяжные уже зевали и нехотя, даже с досадой, поглядывали на подсудимого.
Чилим увидел прежде всего огромный портрет царя в позолоченной раме. Николай второй, в военном мундире со шпагой и широкой голубой лентой через плечо, строго смотрел на подсудимого.
Под этим портретом, в кресле с высокой спинкой сидел председатель суда, по бокам его, в креслах со спинками пониже, сидели остальные члены суда. Ниже ступенькой, на простых деревянных стульях, разместились присяжные заседатели, их было много, и все они позевывали, перешептываясь между собой. Вид у всех был серый, измученный.
Лицо председателя было желтое, точно из воска, маленькая черная бородка подскакивала вверх, когда он говорил что-то, глядя на обвинителя, соседу справа — члену суда. Тот стоял на трибуне и рассеянно перебирал какие-то бумаги, видимо, отыскивая дела Чилима.
Председатель, болезненно наморщив лоб, смотрел на трибуну опухшими глазами, он был не в духе. Не только оттого, что устал вершить дела правосудия, но и оттого, что положенное время для отдыха провел сегодня дурно, обмывая с судейскими друзьями какое-то выгодное дело. Оно бы, конечно, и не совсем было дурно, если бы не продулся вдрызг этому обвинителю.
— Ставлю банк — берет, — жаловался он, — ставлю другой — туда же. Рад, что удалось набить карман...
— Шулер, — посочувствовал член суда.
Тихую беседу их прервал секретарь суда. Он стал зачитывать акт предварительного следствия.
— Подсудимый! — поднялся председатель, — Встаньте! Отвечайте суду, каким образом вы умертвили стражника Сковородкина?
Чилим и не думал кривить душой, да и улики были налицо... Он знал одно, что судья работает за деньги, адвокат хлопочет за деньги, свидетели принимают присягу тоже за деньги. Как же можно искать на суде правды, не имея гроша в кармане? Решил говорить напрямик. И, комкая свой смятый картуз, ответил: