Буря на Волге
Шрифт:
— Господа судьи, да, я, виновен в том, что убил стражника, но я скажу только одно: убийство случилось по ошибке. Я было хотел оттолкнуться от его лодки, а весло соскользнуло, да и ночь была темная, разве впопыхах-то разберешь... Стражника мне жаль, хотя его теперь и нет в живых — дело прошлое, но все же я скажу, что был он человек хороший. Бывало, придет на ватагу: «Ну как, Чилим, спрашивает, рыбку ловишь?» — «Этим, говорю, и кормлюсь, что ловлю». — «Уху, наверное, сваришь?» Ну, мы люди простые, рады гостю, сваришь ему уху, а он опять: «Вот чего, Чилим, сам знаешь, рыба посуху
— Ближе к делу. По существу, — предупредил председатель.
— Да я уже все сказал.
— Значит, признаешь себя виновным в убийстве Сковородкина?
— Да.
— Хорошо, садись! — сказал председатель и что-то спросил поочередно у членов суда.
— Свидетель Трифон Сверчок! — крикнул председатель. — Встаньте и отвечайте суду, как было дело.
— Я ничего не знаю, — заявил Сверчок. — Я в этом деле не участвовал, а только ходил подглядывать, куда Чилим поедет рыбачить, и вернулся доложить Пронину, за что получил двугривенный и выпил стакан сивухи. Пронин погнал меня за урядником, но разбудить его не удалось, он был уже мертвецки пьян. Тогда вызвался идти дежуривший в участке Сковородкин. Больше я ничего не могу сказать.
— Хорошо, садитесь, Сверчок. Свидетель Клешнев!
— А что сказать, господа судьи? Человек я подневольный, ведь сказано, если нанялся — значит продался, куда пошлет хозяин, туда идешь и едешь. Кроме всего прочего был выпимши.
— А остальные тоже были пьяны? — спросил председатель.
— Да, навеселе...
— А стражник?
— И он что-то мигал глазами, тоже, знать, был под зарядом... Я, правда, и не заметил, как Сковородкина ткнули, только потом гляжу — сапоги торчат из воды, кверху подошвами, а сам он, стало быть, воткнулся головой в тину. Мы скорехонько с Синявиным выдернули за ноги его оттуда, а он, значит, уже того — наглотался тины и, надо полагать, утоп, а не убит. Больше сказать ничего не могу.
— Хорошо, садитесь, Клешнев.
— Свидетель Пронин! Встаньте и отвечайте суду, чем была вызвана поездка ночью. Говорите только правду.
— Видите ли, господа судьи, тут вышла такая история.
— Историю нам не рассказывайте, мы не историки, а судьи... Отвечайте на заданный вопрос по существу. Чем вызвана ваша погоня за рыбаком Чилимом?
— А тем и вызвана, — начал, выпрямившись, Пронин. — Ловил он рыбу в моих собственных водах, улов не сдавал и деньги за аренду не платил.
— А почему вы не потребовали через полицию и-судебные органы?
— Не хотел утруждать, да и кроме того, сами знаете, везде нужны деньги...
— Днем разве не могли отобрать у него снасти?
— В том-то и дело, что не мог, — пожаловался Пронин. — Мы с Лукичом уже тыкались, и не один раз, да попусту...
— Кто этот Лукич? — спросил председатель.
— А это представитель теньковской власти — урядник Чекмарев.
— Хорошо, садитесь, — сказал председатель, повернулся в левую сторону — к рыжему толстяку и что-то шепнул ему на ухо...
— У меня есть вопрос, — обратился толстяк. — Скажите, Пронин, велик ли ваш плес и сколько рыбаков на нем занято?
— Можно отвечать? — спросил Пронин председателя.
— Да, пожалуйста, только покороче.
— Плес у меня на двадцать верст с заливными лугами, озерами и затонами. Рыбаков в прошлом году было тридцать лодок мелкоснастников и один крупный — с неводом и рабочими.
— А не скажете, как фамилия вашего крупного?
— Расщепин Яким Петрович, очень порядочный человек...
— И еще, будьте любезны, не можете ли сказать, сколько дохода дает ваше хозяйство?
— Да так, в общем, примерно тысяч восемь — десять в год.
— Хорошо, у меня больше вопросов нет, — сказал толстяк, поправляя пояс и усаживаясь поудобней в кресле.
Председатель шепотом обратился к члену суда, сидящему справа. Тот отрицательно покачал головой.
Тогда председатель дал слово Чилиму.
— Что вы можете сказать?
— Господа судьи, я уже сказал: убийство случилось по ошибке, — ответил Чилим.
Затем выступил обвинитель, Он был в приподнятом настроении и произнес короткую, но внушительную речь. В назидание другим обвинитель требовал кары преступнику по всем строгостям закона... Уставшие заседатели перешептывались, удивляясь: «Ишь, как сегодня разошелся наш Мудролюбов...»
Председатель, не забыв обиды, шарил по карманам, желая во время перерыва «пропустить еще одну чарочку», и сердито косился на обвинителя: «Тоже мне, распинается от радости...»
Загремели стулья — присяжные ушли в совещательную комнату.
Чилим, сидя на скамье за перегородкой, между двумя жандармами, державшими наготове шашки, не мог расслышать, о чем говорили присяжные. Он услышал позже только приговор. Председатель суда произнес последние слова этого приговора очень внятно:
— И сослать в каторжные работы сроком на пять лет!
Глава третья
В те годы шло строительство великой Сибирской железной дороги от Урала до границ Китая. На эту стройку и гнали всех осужденных.
В мае 1903 года препроводили туда же и Чилима. Из города вместе с Чилимом вышло человек двести, а к месту назначения прибыло намного меньше. Дорога дальняя, получилась, как выражались конвойные, «усушка»: одних пристрелили при побеге, другим удалось «улизнуть», а некоторые просто не сумели дотащить до назначенного места свои кандалы. Кузнецу пришлось трудиться в дороге — снимать с покойников цепи. «Это вещь казенная,— говорил он,— за нее придется отвечать перед начальством...»
На последних привалах конвойные начали поторапливать заключенных, подбадривая их прикладами. В конца концов перед глазами осужденных открылась зеркальная гладь, которой конца и края не видно.