Буря ведьмы
Шрифт:
В следующее мгновение, глубоко вдохнув всей грудью, девушка опустила руку. Вся ее ладонь до самого запястья вновь переливалась всеми оттенками красного.
И Елена сделала шаг вперед — еще один шаг по долгой дороге, расстилавшейся перед ними, дороге, которая, в конце концов, должна была привести ее к самому Черному Сердцу. Девушка стиснула алый кулак и пошла прямо в сторону солнца. Она еще заставит Темного Лорда заплатить за всю кровь, за все горе, за все слезы.
И магия бушевала и бунтовала в ее зажатом кулаке.
— Я иду! — крикнула она восходящему солнцу и темноте, что еще лежала в низинах. — Я
КНИГА ВТОРАЯ
МОРЯ И ТУМАНЫ
11
Джоах жил пленником собственного сознания.
Пока его тело стояло в Большой Кухне в ожидании ужина хозяина, он сам смотрел через две дырочки в черепе и чувствовал себя пустой, подвешенной на стену тыквой. Он видел, как равнодушно шевелились его руки и сами собой двигались его ноги, в то время как где-то глубоко изнутри головы рвался беспомощный отчаянный крик, взывающий о помощи. Но губы оставались неподвижными, и с них всегда свисала тонкая ниточка клейкой слюны, тянущаяся через весь подбородок. Он чувствовал, как проклятая слюна течет изо рта, но руки не могли подняться и вытереть ее.
— Эй ты, мальчишка! — крикнул поваренок с жирными волосами, тыча ему в плечо грязной поварешкой. — Тебя мать башкой, что ль, об стенку трахнула? Пошел прочь отсюда, пока я тебя в котле не сварил!
Ноги Джоаха послушно сделали шаг назад.
— Пусть стоит, Брант, — проворчал повар от раскаленной плиты. Повар был толстобрюхим, как и все повара. Он носил грязный фартук, покрывавший его от шеи до ног и едва завязывавшийся на спине. Щеки его были постоянно красны от кухонного жара. — Ты же знаешь, у него и вправду с головой не все в порядке, так что уж особо-то не обижай мальчонку.
— Я слыхал, что родители бросили его в лесу на съедение волкам, — проворчал поваренок.
— Хоз-зяин х-хочет ест-ть, — услышал Джоах свой заикающийся шепелявый голос. Большего он произнести не мог, и все в Эдифайсе знали, зачем он, вообще, существует. Слова были тут не нужны — он служил просто некоторой заменой определенных предметов, необходимых в тот или иной момент.
— Да ты что! — возмутился повар. — Просто его кобыла копытом в голову долбанула, и все подумали, что он помер. А когда уж хотели закопать, он и пришел в себя! Тогда его и подобрал тот старый горбатый брат, и привел сюда. Взял, так сказать, на работу. Вот ведь доброта какая! — Он поднес к губам ложку с кушаньем. — Так что, помни, если хочешь остаться здесь работать, надо быть добрым. А теперь иди-ка, помешай второе, а то, не дай Бог, все пригорит.
Брант опустил ложку в котел с тушеной рыбой и начал изо всех сил мешать варево.
— И все же парень неприятный какой-то. Вечно пялится на тебя, и из носу у него капает. Прямо тошнота берет.
Но даже если бы губы и подчинялись ему, Джоах не стал бы спорить с поваренком. С тех пор, как маг по имени Грешюм похитил его с вымощенных булыжником улиц Винтерфелла, мальчик оказался в полном подчинении дьявольских сил. И пусть пока он еще жил сознанием, все чувствуя и все понимая, сопротивляться приказаниям убийцы своих родителей он все равно не мог.
Неспособный говорить, он даже не мог предупредить никого из обитателей Эдифайса о той змее, что живет среди них. Грешюм
Джоаху в руки подали поднос с тарелками мяса, сыра и дымящейся рыбы. Руки его механически схватились за ручки деревянного подноса. Приказано было подать ужин, и его тело, как всегда, безропотно подчинилось приказу. На самом же деле Джоах давно мечтал отравить пищу, хотя и знал всю бесполезность подобных мечтаний.
— Ну-ка, теперь брысь отсюда, полоротый урод! — шуганул его Брант. — Вон с моей кухни!
Джоах послушно повернулся все исполняющим телом, еще успев услышать, как повар за его спиной презрительно одернул поваренка.
— Твоя кухня, говоришь? С каких это пор она твоя?
Потом раздался увесистый шлепок и тоненький визг Бранта, но ноги Джоаха уже несли его прочь из кухни.
Юноша шел по длинным запутанным коридорам и многочисленным залам Эдифайса, направляясь прямо в покои хозяина, глядя только на деревянный поднос и полностью выкинув из головы любые мысли об отравлении. Рыба пахла чесноком и маслом, а сыр и мясо соблазняли видом толстых щедрых кусков. Даже ломти хлеба издавали, казалось, волшебный аромат.
Желудок Джоаха скрутило от голода, но пока его тело не получало от хозяина приказ поесть, он не мог положить в рот ни кусочка. С того времени, как его похитили, оставив сестру на растерзание, тело Джоаха давно превратилось в подобие огородного пугала. Бывало, проходило несколько дней, прежде чем Грешюм вспоминал, что слугу надо покормить, а со временем эта забывчивость нападала на старого мага все чаще.
Джоах уже давно был почти забыт своим господином, как надоевшая собака, которая в тоске глядит на хозяина в надежде услышать хотя бы слово.
Юноша прошел мимо большого зеркала в зале и увидел в нем свое отражение. Лицо, когда-то всегда загорелое от постоянной работы в саду, стало белым, как ростки картофеля в подвале, а кожа туго обтягивала кости. Скулы выпирали под покрасневшими глазами в темно-синих кругах век, рыжие волосы падали до плеч, немытые и всклокоченные. А зеленые глаза смотрели уныло и тускло.
В зеркале отражалась ходячая смерть.
Ничего удивительного, что поваренок гонит его прочь с кухни. Джоах сам с облегчением вздохнул, отойдя от зеркала.
В прошлом месяце он еще бунтовал против своего рабства, против такой ужасной судьбы, кричал в своей костяной тюрьме, даже несмотря на то, что его никто не слышал. А теперь самым лучшим и, пожалуй, единственным выходом юноше казалась смерть. Он ушел в себя еще глубже и все чаще думал о том, что выход этот не так уж нереален: голод раньше или позже сведет его в могилу. И тогда он уж точно окажется на свободе.
Джоах теперь ненавидел свое тело, покорно несущее поднос в келью хозяина. Комната Грешюма была пустой и голой, безо всяких украшений и удобств. Две узкие кровати, старинный шкаф для одежды и изъеденный древоточцами стол — вот и вся обстановка. Правда, на полу еще лежал вытертый ковер, но и он почти не хранил тепла, уходившего из кельи через каменный пол. И хотя небольшой очаг постоянно топился, его слабый огонь не мог разогнать постоянно висевшую в воздухе сырость. Казалось, будто помещение знало, что является вместилищем зла, и не дарило своим жильцам ни тепла, ни уюта.