Буря Жнеца

Эриксон Стивен

Со стороны малазан в переговорах участвовали Тайскренн, некий благороднорожденный по имени Араган и одиночка Т’лан Имасс по прозвищу Онос Т’оолан. Вторая и Третья армии окопались в сельской глубинке, два дня пути на юг от города Малинтэас. Несколько потных солдат из взвода обеспечения принесли и поставили – очень осторожно – в десяти шагах от костра деревянный ящик. Вискиджек взмахом руки подозвал Ежа и Скрипача. – Вы саперничаете в нашем жалком взводе, – сказал сержант и поморщился, как будто проглотил что-то гадкое (и не без основания, ибо тем самым благословил присущую Скрипу и Ежу страсть к анархическому разрушению). – В том ящике гренады и кое-что похуже. Получен от Морантов, которые теперь нам союзники. Кажется разумным –

по крайней мере, моему извращенному разуму – передать их вам двоим. Очевидно, вам придется поэкспериментировать с содержимым. Но не забудьте удостовериться, что ушли на половину лиги от лагеря. – Он помедлил, взлохмачивая заросль на подбородке. – Те, что самые большие, слишком велики для бросания. То есть никто не уцелеет. Так что напрягите мозги и придумайте им применение. Вот последний приказ: солдаты, не убейте себя. Взвод и так неполный; не хотелось бы приставлять еще двоих к проклятым штучкам. Остаются только Калам и Ходунок.

«Да, Ходунок…»

Скрипач и Еж поднатужились, сняли крышку и в удивлении уставились на ряды заботливо упакованных в ячейки, переложенных соломой гренад. Маленькие круглые, длинные конусовидные, стеклянные в виде шипов (внутри ни одного пузырька не заметно)… а на самом дне штуки побольше, как раз для ковша катапульты (вскоре выяснилось, что такая идея была самоубийственной – снаряды имели привычку детонировать, едва рычаг катапульты вздрагивал, распрямляясь. Впрочем, для уничтожения катапульт вместе с невезучей прислугой – лучше не найти!)

Это были действительно эксперименты. Еж и Скрипач долго и утомительно тащили ящик в удаленное место; затем начали метать маленькие снаряды, которые назвали жульками (они взрывались слишком близко и жульнически закручивали пращи – те ударяли железной корзиночкой по ушам). Затем они открыли зажигательные свойства горелок, вызвав бурные протесты фермера, у которого очень быстро сгорела телега с сеном. В конце концов они уладили дело, вручив ему четыре золотых имперских скипетра – недавно отчеканенных монет Келланведа – на которые можно было купить новую ферму. Хлопушки, вставленные в удлиненной формы ямки в плотной земле, отлично разрушали фундаменты стен, скрепленные раствором или нет. И наконец долбашки – самые мерзкие и страшные из придуманных Морантами припасов. Создатели предназначали их для сбрасывания с кворлов, и Скрипач с Ежом потратили большую часть запаса, придумывая альтернативные способы их использовать и оставаться при этом в живых. Потребовалось еще двадцать штук – два ящика – чтобы вывести окончательной заключение: только целованный Опоннами дурак решится применить их иначе, кроме как для минирования с подрывом хлопушкой, горелкой или, в крайнем случае, метко запущенным жульком.

Потом появились большие самострелы, начались маниакальные опыты с «барабаном» и медленным огнем. Но всегда в качестве последней гарантии им требовались Поддавки Повелительницы. Будь Скрипач религиозен, ему пришлось бы отдавать каждый грош, полученный в качестве жалования и награбленный, в сундуки храмов Госпожи Удачи – слишком много раз он подрывал долбашки слишком близко от себя и других малазан. Еж оказался еще более… беззаботным. Увы, не приходится удивляться тому, чем он кончил…

Воспоминания нападали на него в самые опасные моменты. Нет сомнения, что к сладкой ностальгии примешивается тайное, но сильное стремление к самоубийству… Скрипач заставил себя отбросить думы о прошлом – ведь он уже приближался к последней яме и стоящему около нее Каракатице.

– Нужно было бежать отсюда поджав хвост, – сказал Скрипач, опускаясь рядом с неглубокой дырой в земле.

– Даже не надейся, – негромко ответил Каракатица.

– Ну, как скажешь. Только не мешай мне пройти во врата Худа, если вдруг ошибочка выйдет.

– Я тебя слышу, Скрип.

Вот так, стараясь не думать о Еже, о Вискиджеке, Ходунке и всех прочих,

не думать о минувших днях, когда мир казался новым и чудесным, когда риск жизнью казался частью веселой игры, последний великий сапер Скрипач снова принялся за работу.

***

Бутыл косился на дом фермера. Кто-то там есть – он уверен. Возможно, там не один. Живые, дышащие люди… о да… И еще…что – то… слабый запашок, навевающий мысли о склепе или… еще о чем-то. Он не был уверен, и неуверенность заставляла нервничать.

Геслер переместился влево и залег там терпеливо, как клещ на стебельке травы. По крайней мере вначале. Сейчас, спустя сотню ударов сердца, маг начал ощущать растущее в сержанте нетерпение. Хорошо ему с такой-то золотистой кожей, которая тогда, в И’Гатане, не поддалась огню. Конечно, Правд доказал, что странная кожа не наделена полной непроницаемостью, особенно против морантских припасов. И все же Геслер прошел через огонь – во всех смыслах слова, которые мог уловить Бутыл – так что все уловки, засады, а также грубые жестокости войны для него словно забава.

«Но вот я, тот, с кем все считаются – но я не смею обнажить дурацкий меч и прорубить дорожку сквозь стадо крякающих болтунов – добродеев со всеми их указующими перстами, острыми ногтями и… о боги, откуда такие образы? Проклятый Мокра! Кто-то сочится мыслями». – Бутыл глянул на Геслера, прошептал: – Сержант?

– Что?

– У вас, случаем, в черепе странные мысли не бродят?

Геслер поглядел с подозрением, покачал головой: – Я думал об одном старом знакомце, маге. Кульпе. Не то чтобы ты его напоминал, Бутыл… Ты скорее похож на Быстрого Бена. Сильнее похож, чем нам нравилось бы. Когда я его видел в последний раз, бедолага летел вверх тормашками за борт корабля, прямиком в огненный шторм. До сих пор гадаю, что случилось потом. Приятно было бы думать, что он оказался молодцом, выбрался из садка – доменной печи и оказался в саду какой-нибудь молодой вдовушки, по колено в прохладных водах фонтана. А она как раз стояла на коленях, молясь о спасении и или еще о чем… – тут он удивленно заморгал и отвел глаза. – Э… я всегда воображаю приятное, потому что в действительности все намного хуже.

Бутыл тихо хмыкнул и кивнул: – Мне нравится, сержант. Мне даже… легче стало.

– То есть?

– Ну, это доказывает, что вы не так далеки от нас, как иногда кажется.

Геслер поморщился. – Тогда ты ошибся, солдат. Я сержант, и потому я от тебя и прочих идиотов отстою дальше, чем пещерный медведь от трехногой куницы. Понял?

– Так точно, сержант!

– Кстати, почему мы до сих пор прячемся? Из трубы поднимается дымок, а значит – внутри кто-то сидит. Проклятие, Бутыл, дай нам наводку. Это все, что от тебя требуется.

– Хорошо. Думаю, там двое. Тихие, созерцательные мысли, никаких разговоров.

– Созерцательные? Может, там корова, у которой брюхо набито, и теленок, что насосался досыта? А может, там гигантский двухголовый змей, только что заполз через трубу и проглотил господина Грязные Ногти вместе с женушкой?

– Похоже, что – то среднее.

Лицо Геслера стало свирепым; он фыркнул, изогнулся назад и махнул рукой. Миг спустя Уру Хела проползла мимо Корабба – что находился сразу за сержантом – и опустилась слева от Геслера.

– Сержант?

– Бутыл говорит, там двое. Я хочу, чтобы ты подошла с миролюбивым видом и позвала их. Мол, хочешь пить, пускай наберут из колодца ковш – другой.

– Сержант, я не хочу пить.

– Солги, солдат.

Бутыл заметил, что такое предложение ее огорчило. «Духи родные, чего только не узнаешь о людях…»

– Может, я просто попрошусь наполнить водяной мех?

– Да, сойдет и так.

– Разумеется, – продолжала она, хмурясь, – сперва я его опорожню.