Буря
Шрифт:
Уже хорошо видна была Матерь призраков — это была волчица небывалых размеров — когда она стояла на всех лапах, то была двух метров высотою — а лап у нее было шесть, вокруг нее разливалось белесое, призрачное свеченье, так что было видно и все тело, слитое из могучих мускул, и, в то же время — несколько расплывчатое, все перекатывающееся, словно гонимая ветром туча. Была громадная пасть, а из нее, словно шила алмазные, торчали громадные, жадные клыки. Выделялись еще и глазищи: они были широко выпучены — казалось, вот сейчас нахлынут, изожгут двумя пронзительными сферами.
Вот она уже оказалась перед ним — еще выше стала, словно волна смерти над ним вздыбилась. Он едва успел размахнуться, нанес сильный удар, целясь в сияющее мертвенным светом око: однако, клинок с треском, выбросив копну ярких искр, переломился, а волчица уже смела его, разодрала в клочья, бросилась в кольцо.
Робин, стоял опершись на Хэма, видел эту глыбу мертвенного света, видел, как на фоне ее копошились иные, более темные призраки, и спрашивал:
— Ведь кричат еще — да ведь? Что же они кричат? Неужто, просят, чтобы я им еще пел?.. Так, ведь, сил уже не осталось… Голоса нет…
— То предсмертные их крики. — отвечал хоббит. — Призраки их грызут…
Кони до этого рвались исступленно; бились, обезумевшие, не в силах сорваться с привязи, но теперь — словно бы разорвалось что-то, среди них — на какое-то мгновенье их крики перекрыли все остальные — к ним приблизилась в волчица и в призрачном свете стало видно их, сбившихся, подобным рвущейся во все стороне туче. Волчица замерла, упиваясь, кажется, их исступленьем — собралась, готовясь к прыжку — кони издавали уже какие-то визжащие звуки, словно бы их подвергали страшным мучениям — впрочем, некоторый действительно затоптали, по некоторым стекала кровь из ран появляющихся от этих рывков. Наконец, волчица прыгнула — раздался треск, какой-то пронзительный визг (толи чего-то железного; толи, все-таки — живого).
— Не смей! — вскрикнул Робин, и бросилась к этой бойни.
Его качало из стороны в сторону, он падал в сугробы, в глазах темнело — вот, когда он, в очередной раз повалился, и закашлялся, тщетно силясь подняться, его нагнал Хэм, лик которого, в исходящем от волчицы свете, казался ликом мертвого, восставшего из могилы. Хоббит говорил:
— Куда же ты? Почто смерти то ищешь?.. Ее то найти в любое мгновенье можно, а вот жизнь счастливую, потруднее, чем клад сыскать будет. Ведь, растерзает она тебя — ты лучше про Веронику думай.
— Ах, Вероника! Вероника!.. Вот у меня, средь одежек где-то, до сих пор еще должен был ее платок сохранится. Постарайся его найти…
Тут Хэм вскинул голову, и… погрузился в эти вытаращенные громадные глазищи — волчица, окруженная разодранными телами коней (а многие кони разбежались, все-таки, в стороны), собиралась теперь прыгнуть на него, и хоббит, вдруг, понял, что никуда ему уже не убежать — да он и не собирался бежать, без Робина; вдруг понял, что сейчас вот и застанет его смерть…
Тьер ворвался в окружение призрачных тел, и исступленно, стремительно, принялся размахивать балкой. В этом орудии было не менее трех метров длины, и от каждого удара не менее дюжины этих плотно сгрудившихся созданий разбивались, обращались в безвольную, холодную дымку, уходили в снег.
Весной же, когда снега сходили, можно было слышать пронзительные завыванья… впрочем, когда снег сходил, в тех местах еще многое можно было видеть, но об этом позже.
Итак, Тьер пробивался через призрачные ряды и сам был подобен призраку — и, если бы оказался перед ним хоть сам Хэм — все равно, медведь-оборотень не смог остановится, и его бы разбил, как волка — так как и не видел почти ничего, ослепленный своей яростью. Вот один из оборотней изловчился — запрыгнул ему на спину, стал, разрывая плоть когтями, стремительно пробираться к шее, однако — тут Тьер отбросил балку, сорвал того, жгущего холодом волчищу со спины — разорвал его надвое. Видя, что он остался без оружия, иные призраки осмелели, бросились на него со всех сторон, а он заработал громадными своими кулачищами, не чувствуя боли, даже и того, что они уже в кровь раздробленны.
Он прорывался к брошенной балке, и вот подхватил ее, вот, громадный, окровавленный, замахнулся — волки, с воем, бросились в разные стороны. Неожиданно перед ним оказался волчица — он вся напряглась, готовясь к прыжку, и Тьер увидел, что — это на Хэма она собралась прыгать. Хоббит даже и не замечал его — смотрел, зачарованный, в пылающие ее глазищи. Тьер замахнулся, и тут свет померк в глазах его.
Вокруг, в темном воздухе, двигались, наполнялись из глубин своих отсветами молний тучи; раскаты грома, и близкие перекатывались в душном воздухе: казалось бы и ливень должен был, в любое мгновенье, грянуть, а все не было его, и давила эта непереносимая духотища, из которой хотелось поскорее вырваться. А перед Тьером равномерно вздымались громадные темные крылья — голос, который ему прежде не доводилось слышать, но, конечно же, знакомый читателю, завораживал:
— Тебе не совладать с таким противником, как призрачная волчица, и, ежели хочешь, спасти своего друга Хэма, прими силу от меня. Все, что надо — это твое согласие.
— А-а! Всегда меня воротило от всяких таких колдовских штучек. Пусти! А то я и тебя!..
И Тьер, в яростном своем порыве, метнулся на ворона — врезался в черную его плоть, и тут все рассыпалось — он оказался перед волчицей, которая уже повернулась к нему, обнажила свои алмазные клыки, с которых с шипеньем что-то скапывало в снег. Ее громадная морда оказалась прямо против его лица, и в глазах, в каждой черточке ее, можно было прочесть безграничное презрением к нему — Тьер понял, что вновь начинает темнеть в глазах — на этот раз не от злобы, а от того завораживающего желания подчинится, которое несла волчица. Он попытался было замахнуться балкой, но тут могучие его руки резанули пронзительной болью, стали, вдруг, совершенно беспомощными — сам же Тьер стал заваливаться куда-то в сторону — почувствовал себя разбитым, немощным, вдруг понял, что сейчас вот волчица набросится на него, в клочья раздерет, затем и за Хэма примется. Он страстно еще пытался замахнуться — однако ж — ничего не выходило, и вот он повалился в снег…
И вновь распахнулось пред ним темное, наполненное грозовыми тучами пространство, и вновь, и где-то совсем поблизости, взмахивал своими черными крылами ворон — вновь непроницаемое око взирало на Тьера, а спокойный голос вещал:
— Осталось совсем немного времени. Ты же все понимаешь. Силы то уже ушли из твоего тела… Погибнет Хэм…
— Да, да — колдун проклятый! Я же чувствую — все это с умыслом каким-то… Ну — давай мне свою силу… Согласен! Ради Хэма!..
Вот в эти то мгновенья и увидел Хэм Тьера — точнее то, лишь мгновенье в том прежнем обличии здоровяка и видел — затем же стал он непомерно, и во все стороны раздуваться, перекатывалось вокруг него раскаленное, кровавое свеченье. Он все рос и рос — это было уже некое мускулистое чудище — уже метров на десять возвышалось оно — вот распахнулась клыкастая пасть и вырвался оттуда поток пламени, промчался по призрачным рядам — разбивал их в дымку, которая с воем вздымалась вверх, но замораживалась, леденистой коростой падала вниз, со звоном разбивалась.
Тогда и сама волчица стала разрастаться, оказалась одного с Тьером-чудищем размера — бросилась на него — когда они столкнулись содрогнулась земля, даже и до Серых гор дошла эта дрожь, и там, во многих местах, сошли лавины. «А-аа-ар!!!.. Гр-ррааа!!!» — два страшных вопля слились в один, оглушительный — от чего те, кто еще мог зажать уши, зажал их — от которого некоторые падали лицом вниз, думая, что наступил последний день этого света, и сам Моргот, темный владыка, пришел чтобы вступить в сражение. Изжигающий пламень Тьера, и синеющий мертвенный свет волчицы перемешались — и там можно было разглядеть стремительные, впивающиеся друг в друга смерчи, из этого переплетенья вырвалась шипела, обращалась в раскаленный пар кровь. Невозможно было разглядеть теперь их тел — да и не было уже никаких тел, только сцепленная ненавистью громадная сфера стремительно перекатывалась по снегу, изжигала или же замораживала всех, кто попадался на ее пути.