Буря

Щербинин Дмитрий Владимирович

* * *

Несколькими верстами ниже Ячука, в таких недрах земли, о которых и не ведал никто из живущих на поверхности, кашляющий, истомленный Робин собрался для отчаянного, последнего прыжка. Перед ним простилался ряд перебитых пауком колонн; он упирался спиной в стену, а последние оставшиеся колонны должны были рухнуть, от следующего удара бронированной паучьей головы.

Юноша прыгнул, и, в это же мгновенье, паук нанес удар; природные колонны с треском переломились; но в это время Робин был уже в нескольких метрах от этого места, он вскочил на ноги; побежал. Если бы не кровавый дым, от которого сжимались болью легкие, если бы не израненные паучьими лапами ноги, он, быть может, смог бы убежать — найти какой-нибудь узкий туннель и забиться туда; но так он смог пробежать совсем немного, споткнулся о один из

многочисленный выступов на полу, повалился.

Он еще пытался подняться, уперся ладонями в жаркий камень, и все кашлял, а руки его в локтях предательски дрожали. И в это мгновенье паук поймал его. В его спину, вдавилась паучья лапа; да с такой силой, что затрещали ребра. Плотная волна смрада — плотная волна смрада — такая невыносимо сильная, что невозможно было дышать, нахлынула на него; и в это же мгновенье, две паучьи челюсти стали сжимать на его шеи — боль была такая, что у него потемнело в глазах; он слабо застонал, попытался вырваться, но, конечно тщетно — челюсти еще сильнее сжались, и он почувствовал, что еще немного, и шея переломиться; он чувствовал, как стекал по ней паучий яд — кожа обжигалась.

Никогда раньше не чувствовал он так близко своей смерти. И тогда он впервые понял, что вот сейчас его может не стать; и оборвется его молодая жизнь так же, как и тысячи иных жизней; о которых он и не ведал, но которые тоже думали, что они будут жить и любить вечно. И ему было жутко от того, что душа покинет это тело, и он вознесется в какие-то иные, высшие сферы; и что уже не увидит Веронику, так как он мечтал ее увидеть; а увидит уже как-то по иному в тех, высших сферах.

Но паук, хоть и был разъярен таким упорством своей добычи, решил не убивать юношу сразу — ему нравилось наблюдать за долгими мученьями своих жертв; а потому он не перекусил ему шею, и даже не поразил его сковывающим движеья ядом — но, поднял его воздух; и выбрасываю из одного из своих отростков белую липкую нить, быстро обвязал ее Робина так, что юноша оказался, как в коконе, и только голова торчала из всей этой массы, которая сдавливала его тело.

И вот, спеленавши, паук повесил его на один из шипов, который торчал из его тела. Так юноша и висел вниз головою, да при каждом движенье чудовища раскачиваясь из стороны в сторону; ударяясь об его полупрозрачный жирный бок, из которого выступала смрадная слизь.

Как не боролся с подступающим забытьем Робин, оно, все-таки, взяло верх. Сколько времени пробыл он без сознания, Робин не знал, но, когда очнулся, оказалось, что по прежнему весит вниз головой, правда уже не на выступе в паучьем теле; а на сплетении нитей под потолком. Он огляделся, и сразу узнал это место — в нескольких метрах от него перекрывала туннель призрачная паутина, в которой застыли несколько вампиров. И он сразу приметил, что у одного из вампиров перерезана глотка, и нет крыльев: «Успел! Успел! Значит, все-таки, успел!» — и как же обрадовался Робин, когда ощутил, что Жив! Значит, еще не все потеряно; значит, еще будет встреча.

Но как же сильно болела голова: в нее притекала кровь, в глазах; и он попытался как-нибудь поправить свое положение — изогнуться вверх; да не тут то было — он даже и пошевелиться не смог. Да липкая нить, которой спеленал его паук, теперь затвердела, и юноша разве что своей тяжелой головой мог немного поворачивать. Так он выгнул шею, и увидел, что до каменного пола его отделяет не менее пятнадцати метров; тут же он взглянул вверх, и показалось ему, что веревка, на которой он висит вовсе не такая уж и надежная. В это время он даже и забыл про паука, но вот услышал; его, переходящее в писк шипенье, которое приближался из коридора ведущего на верхние уровни, и тогда Робин понял, что паук носился в погоню за стариком. В какое-то мгновенье, тяжко скрутило его отчаянье: он почему-то уверился, что паук вернется с пойманным стариком, повесит его рядом — и тогда уж не останется никакой надежды.

Но вот из этого коридора появилась сначала черная, усеянная красными глазами морда; а затем, с трудом стало протискиваться массивное, многометровое тело; покрывавшие его шипы убрались внутрь, но, все равно — протиснуться пауку было очень тяжело. Робину даже подумалось, что сейчас это тело порвется надвое, но вот паук выбрался полностью; распрямился на своих шести лапах; и вдруг, черным смрадным валом, в одно мгновенье взобрался по паутине, да и замер там, прямо против Робина; придвинулась метровая морда; совсем рядом были бессчетные выпуклые, горящие кровью глаза; но в них, не было ни зрачков, ни разума, и не понять было, куда эти глаза смотрят. Вот задвигались челюсти — чудовище зашипело, и из глотки вырвалась зловонная волна, от которой Робин принялся кашлять — от этого стала раскачиваться нить на которой он висел; и вот он словно маятник, уже не в силах остановиться, ударялся то о паучью морду, то отлетал на несколько метров в сторону.

И тут он понял, что паук не поймал старика, и радость охватила его; ведь — это значило, что помощь придет, и надо ее только дождаться. Но как же сильно болела голова, и дышать тяжело было, и в глазах темнело, но он, все-таки, боролся с этой тьмою; он понимал, что должен говорить, привлекать к себе внимание паука, а ежели он застынет; то паук потеряет интерес к такой игрушке, и поглотит его. Потому он принялся говорить:

— Эх ты, паучище! А вот говорить ты можешь? Нет — наверное, не можешь. Только шипеть, а зря, а то я тебя о многом расспросил. Расспросил бы я тебя: сколько ты себя помнишь, и всегда ли ты среди этого пара бегал, или же и небо когда-то видел. Как ты мог появиться здесь, откуда на этой глубине жизни источник?.. Ну, да ладно. А речь ты мою понимаешь?.. Наверное — не понимаешь; хотя — кто тебя знает, может и понимаешь. Так хочу я тебе сказать, дорогой ты мой паучище, что в кармане моем, у самого сердца, лежит платок; а от него такой запах исходит, что нет того запаха милей на свете. Хотя, наверное, тебе и не понравился бы этот запах. Хотя — нет, что ж говорю то я: нет того запаха милей на свете — не может он не понравиться. Вот, быть может, ты бы раз его вздохнул; и понял что, отпустил бы меня. Быть может, и ты когда-нибудь любил, а?.. Вспомнишь и отпустишь — ждет меня встреча с любимой.

Тут паук шире раскрыл свои челюсти; и издал столь громкий, яростный рев, что Робин некоторое время ничего не слышал. Бессчетные глаза вспыхнули раскаленными углями, из тела выдвинулись шипы, и само это массивное тело продолжало начало раскачиваться из стороны в сторону.

— А, видно — это вы на меня насмотрелись, и тоже решили раскачаться! — предположил Робин; и тут добавил. — А, быть может — это я вас рассердил своим предположением о любви. Что ж, вы знаете — и слышал я от нашего Фалко… — тут он закашлялся, и долгое некоторое время не мог ничего говорить — у паука же было скверное настроение; и раз игрушка больше не веселила его своими криками — он решил съесть Робина. Вот при очередном взмахе этого живого маятника, он перехватил его за горло, подтянула к себе, Робин тут же перестал кашлять и выкрикнул. — Нет, нет — подожди! Что ж делаешь ты?! Я ж тебе еще не все рассказал… — паучище услышал его голос, и отпустил Робина, а тот решил, что и вправду он понимает его речь; он продолжал. — …Вот Фалко и говорил, что если молодой с такой силой как я любит, что ему и кажется, что все так же любить должны! Вот я и подумал, что и ты с такой же силой любить должен — ну да ладно!.. А вот я тебя сейчас развлеку тем, чего ты точно отродясь не слыхивал. Сейчас вот стихотворение тебе расскажу. Это стихотворение она для меня сочинила:

— Что скует сердца влюбленных: Камни, холод, пустота? Сети пауков огромных, Иль мертвые цвета…

На самом то деле, эти строки только сейчас пришли ему в голову, однако, Робин был уверен, что придумала их Вероника, что именно они вышиты на платке. Пауку не понравилось гармоничное сочетание звуков; он издал яростный вопль; ну а Робин поспешил поправиться:

— Что ж, про пауков — это конечно случайно вышло. Я бы и лучшие ее стихи рассказал; если бы вы меня освободили, а то голова так болит, что вспомнить ничего не могу. У-фф… вот и в глазах темнеет.

Робин, действительно, очень плохо себя чувствовал — быть может, он и сознание бы потерял, если бы не верил, что в любое мгновенье может появиться старик. И он выкрикивал, хоть и заплетался у него:

— Не хочешь ты слушать, про любовь, а я, все-таки, кричу тебе… Я люблю Веронику! Да, да — люблю, Люблю Веронику!..

И он продолжал кричать про любовь свою, и верил, что все понимает паук. А паук все слушал пищанье своей жертвы, и в конце концов ему, что пищат она недостаточно громко — тогда он принялся сильнее подталкивать Робина, и тот, раскачиваясь все сильнее; продолжал с жаром убеждать какое же это прекрасное чувство — любовь.