Буря
Шрифт:
— Что ты говоришь? Издеваясь, спросил сильф. Злость, ненависть и презрение. Все эти чувства слились в единую боль, которая вырвалась из предводителя вместе с криком! И он вонзил нож в ребра Беренгария, и Беренгарий свалился на колени. Аргон прижался щекой к холодному шлему и прокрутил лезвие, делая дыру в животе солдата шире. Мне бы хотелось сказать тебе пару слов, ты не против?
Аргон порывисто вынул меч, и мужчина со стоном согнулся. Сильф тяжело дышал. Он вытер о рубаху окровавленное лезвие, обошел воина и остановился прямо перед ним. В поединке Осгод задел его
— Хочу назвать свое имя.
Беренгарий подался вперед, свирепо взмахнув мечом, но предводитель отпрыгнул в сторону и выбил ногой оружие мужчины.
— Хорошая попытка, он смахнул с лица капли пота, но бессмысленная.
— Кто ты такой?
Внезапный порыв ветра сорвал с головы Беренгария серебряный шлем. Как же долго Аргон ждал этого момента, как долго он хотел посмотреть в лицо убийце родного отца! И как же он удивился, увидев обычного мужчину без шрамов, без рубцов и ожогов. Не было ничего необычного в облике Осгода Беренгария, не было ничего устрашающего, опасного или же отвратительного. Им оказался светловолосый мужчина с синими глазами. Немного грубоватый нос и тонкая полоска губ. Обычный. Самый обычный воин.
— Твоя легенда вздор, прохрипел Аргон, пренебрежительно прищурившись.
— Люди боятся того, чего не видят, бросил Беренгарий. И тогда сильф приблизился к нему. Приблизился резко и стремительно, как ураган, как торнадо, как погибель.
— Вот я перед тобой, вот мое лицо и мое имя! Аргон рычал, стискивая до скрежета зубы. Все его тело тряслось от злости. Я Аргон из Дамнума, и ты убил моего отца!
Осгод молчал. Он смотрел на юношу широко раскрытыми глазами и кряхтел, крепко сжимая пульсирующие, кровоточащие раны. Сильф наклонился над ним, будто туча, и еле слышно спросил мертвенно-холодным голосом:
— Ты меня боишься?
Беренгарий ухмыльнулся. Он двинулся навстречу юноше и высокомерно рявкнул:
— Нет.
Аргон хмыкнул и выпрямился. Он крепче сжал меч и сказал:
— Зря.
А потом размахнулся и одним лишь движением лишил Осгода Беренгария головы.
Она свалилась на землю и тут же покрылась пылью. Но Аргон поднял ее. Он поднял ее к самому небу, будто показывая отцу, будто показывая всем тем, кто находился рядом с ним на поле. Кровь злейшего врага покатилась по его руке, по его плечам. И он подставил ей свое лицо, словно дождю ярко-красного цвета. Аргон зарычал, и вместе с ним зарычали солдаты. Когда он открыл глаза, он понял, что за ним наблюдают десятки воинов. Юноша так глубоко втянул солоноватый запах крови, что легкие сжались, а потом бросил голову Осгода на землю, поднял меч и прогремел:
— За Станхенг!
Его возглас подхватили сотни мужчин. Все они ринулись с места, пробудившись от страшного кошмара, от испуга, от ступора! Они сбивали на своем пути людей, разрезали их на куски, утопали в их крови и неслись дальше. Неукротимые, бесстрашные, и Аргон впереди всей этой опасной силы, будто главнокомандующий войск. В тот день Аргон из Дамнума лишил жизни сотни человек, его клинок вел за собой обезумевшую от ярости и злости армию Станхенга. Он превратился
Боль от ран казалась едва ощутимой. Аргон не обращал на нее внимания. Он вонзил нож в шею одного из огненных санов, он отрубил руку прислужнику Нирианы. Аргон все несся вперед и представлял в голове смерть второго злейшего врага Алмана.
А ведь он мог его убить. Он мог до него добраться, он точно мог, если постарается, если поторопится, если…
Тупая боль, которой раньше Аргон никогда в своей жизни не испытывал, прожгла все его существо. Юноша в судороге замер, округлив глаза, и все его тело парализовало. Его пальцы задрожали и выпустили меч, он остановился, посреди обезумевшей толпы и опустил взгляд на свое туловище.
Из его груди торчало толстое копье. Как оно там оказалось, и кто это сделал? Сильф покачнулся назад, чувствуя, как жизненные силы покидают его, как добро покидает его, и неожиданно заметил лицо убийцы. Он стоял далеко. Но он был единственным, кто так же, как и Аргон, застыл среди ужаснейшего хаоса.
Сильф схватился руками за окровавленную грудь и, не сумев побороть дичайшую боль, свалился навзничь. О н дрожал в агонии, видя перед собой такое прекрасное, голубое небо. Голубое. Как глаза Эльбы.
Аргон поднял руку, чтобы до него дотронуться. Но рука упала.
Аргон из Дамнума испустил свой последний вздох и умер, нарушив обещание.
ЭЛЬБА
Эльба перевязывала шею кричащему солдату. Ее пальцы тряслись, но она все равно уверенно нависала над беднягой. Кровь все не останавливалась, они стекала по столику и падала на землю, она скатывалась по фартуку, который давно окрасился в алый цвет.
— Сюда! Крикнула Нейрис. Нужна чистая вода!
— Я… я не могу…
— Эльба!
— Но у меня… королева посмотрела на корчащегося воина, ему плохо.
— Просто перевяжи рану и принеси мне чистую воду, прошу тебя, быстрее.
Эльба бесстрашно втянула воздух, затянула узел на шее мужчины и, нахмурившись, побежала к графинам с водой. На ходу она вытерла ладони о подол, убрала с лица волосы. Вода в графинах нагрелась, будто солнце пробиралось в шатры даже сквозь брезенты.
— Эльба!
— Иду, нимфа налила воду в глубокую посуду, дай мне минуту, пожалуйста.
В лагере Станхенга творилась невероятная суматоха, и королева путалась, в каком из шатров она уже помогала больным, а к какому не приближалась. Нимфа вышла на улицу и сосредоточенно осмотрелась. Пехотинцы подвозили раненых на телегах. Также на телегах они подвозили и умерших. Погибших солдат обворачивали в ткань и относили к северной палатке, а пострадавшим помогали прилечь на каменные столы, которые Эльба создала на улицах близь лазаретов, чтобы раненым не приходилось лежать на земле. Девушка уже не замечала слез на глазах женщин, она уже иначе реагировала на мольбы мужчин. Она была испугана, но не прибывала в исступлении, как в самом начале битвы.