Бутылка для Джинна
Шрифт:
Я очнулся от сильной боли, слишком сильно сжал зубы. Эта боль меня отрезвила. Назад поворачивать было уже поздно, погибших не воскресишь. За содеянное нужно отвечать, и не только перед своей совестью, пусть решают мою судьбу люди. Я включил общую связь и объявил о собрании всего экипажа. Остановившись перед дверью, за которой слышался шум голосов моих товарищей, я прислушался. Экипаж обсуждал, как выйти из создавшегося положения, искал способы проникновения в неприступные корабли. И ни слова о том, что произошло. Мне было бы легче, если бы разносили в пух и прах мое преступное
– В первую очередь, я хочу доложить о тех результатах, которые дало вскрытие «черного ящика». Результаты неутешительные и ошеломляющие. Я подробно рассказало том, что увидел.
В зале воцарилась мертвая тишина.
– Вывод один. Наши товарищи были убиты, и ответственность за это полностью ложится на меня. С этого момента я слагаю с себя обязанности командира и до решения моей участи на Земле считаю необходимым поместить меня под арест. Командира выберете сами. Считаю целесообразным дальнейшие действия вести только по согласованию с генералом Саммерсом. У меня все. Прошу продолжать собрание.
Я встал и вышел. Спешить мне теперь было некуда, и я медленно двинулся по направлению к своей каюте. Горько усмехнувшись, я вспомнил заезженную фразу, что от судьбы не уйдешь. С тем и вернулся я в некогда счастливое для меня помещение, где мы с Анной мечтали о нашем будущем, светлом и прекрасном. А сейчас мне хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, лишь бы ни с кем не встречаться, особенно с женой. Как она теперь будет ко мне относиться, что будет говорить, если вообще будет? А если не будет, что тогда? Что мне остается в этой жизни, кроме ощущения вины?
Дверь отворилась и вошла Анна. Я отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом. Она подошла и молча села рядом. Так мы и сидели, никто не решался начать разговор. Я не выдержал первым.
– Если ты пришла меня успокаивать, то совершенно напрасно…
– Ого. Какие мы колючие! Прямо ежик, или нет, скорее – дикобраз, – в тон мне ответила она, – совсем одичал.
Анна встала и подошла к шкафу, вытащила чистую рубашку и подала мне.
– Переоденься, не к лицу командиру появляться перед подчиненными в мокрой от пота рубашке.
– Анна, я уже не командир и мне все равно…
– Это ты для меня не командир, а люди в чем перед тобой виноваты? А я чем перед тобой провинилась, что ты выставляешь меня перед другими в таком неприглядном виде?
– Да ты-то здесь причем? – я удивленно уставился на нее.
– А ты думаешь, мне было приятно, когда экипаж упрашивал меня поговорить с тобой, чтобы ты одумался? Ты ведешь себя как маленькая девочка, а краснеть приходится мне. – Анна стояла надо мной, уперев свои маленькие кулачки в бока, и мне стало смешно.
Я громко и безудержно захохотал.
– Чего ты смеешься, кретин? – Теперь очередь удивляться была за ней.
– Действительно, кретин, – сквозь смех выдавил я и, обхватив Анну за талию, усадил ее себе на колени.
Она прильнула ко мне и запричитала:
– Генри,
– Ничего, – сквозь зубы процедил я, но все-таки смог взять себя в руки, хотя страшно не любил, когда меня жалели. – А что ты? Начала за здравие, а кончила за упокой! Жена командира должна быть какой?
– Что ты хочешь сказать?
– Не хмурься. В первую очередь она должна быть ко всему готова, к любым неожиданностям. К тому же, что это значит, что я тебе не командир? Это бунт? – Я вытер слезы на ее щеках.
– Если ты шутишь, значит, будешь жить, – Анна облегченно вздохнула и поднялась. – Тебя ждут в кают-компании.
– Подождут, – я снова потянулся к ней.
– Прекрати, сумасшедший. Люди же волнуются, – она шутливо отбивалась, но совершенно напрасно.
Глава XIII
Оказаться беспомощным может каждый, кем бы он ни был. Ученый, в очередной раз потерпевший неудачу, проведя многочисленные бесплодные эксперименты. Писатель, после долгих попыток не сумевший вдохнуть жизнь в свои любимые персонажи. Полководец, принесший в жертву тысячи жизней в безуспешной попытке спасти сражение. Беспомощность порождает отчаяние, а что может быть хуже отчаяния? Только…
Я сидел и тупо смотрел на экран компьютера. На нем было сообщение с Земли, которое мы с большим нетерпением ждали уже вторую неделю. Все наши попытки проникнуть на безмолвно висящие корабли, ни к чему не привели и тогда мы запросили помощи с Земли.
Сообщение пришло, но лучше бы оно не приходило. Я судорожно вздохнул. Саммерс от имени многочисленных организаций уведомлял, что практической возможности помочь пострадавшим экипажам сейчас нет и, по всей видимости, в ближайшем будущем не будет. Образно выражаясь, мы научились закатывать варенье в банки, но еще не научились их открывать. Только вот вместо варенья у нас оказались люди, и беда становилась непоправимой. Основной упор земляне делали на то, что экипажи сами сопротивлялись какому-либо контакту, и потому заставить их раскрыться никто не мог.
У меня создалось впечатление, что никто на Земле не будет заниматься этой проблемой. Что значат пара сотен человек для многомиллиардного населения! Разве что найдется какой-нибудь гуманист, который сможет поднять движение в их защиту, да и то вряд ли. У них сейчас другие проблемы и задачи. Эпоха перемен, глобальных и перспективных. Стоит ли отвлекаться на мелочи?
После отупения пришла злость. На все и на вся. На эгоистичное человечество, бросающее своих соплеменников. На жестокий внешний разум, почему-то забывший освободить заложников. На себя, по известным причинам, а еще и потому, что я не мог улететь просто так. Все вокруг сложили руки, а я не мог. Не знаю, как бы я себя повел, если бы на одном из кораблей не было бы моих друзей. Я перебирал в памяти каждого из них и все больше убеждался, что никуда я не улечу, пока не найду решения. Назло всем. И пусть тогда им будет стыдно, если это вообще возможно.