Бутылка для Джинна
Шрифт:
– Что-то типа сумасшедшего дома? Чтобы не разносили инфекцию счастья? Это ты лихо придумал. Но это не нам решать. Да и рано об этом говорить. Поживем, – я горько усмехнулся, – увидим. Ты, самое главное, не забудь изолировать тело Тэда, его «душа» должна вернуться в него, и он может быть опасен.
– Ты сильно изменился, Генри. Создаешь впечатление обычного человека, вот только внутри тебя какой-то стержень есть. Как волчок, что ли. Пока крутится не очень сильно, кажется, что может упасть. Только попытаешься коснуться, как он сразу раскручивается сильнее и больно бьет по пальцам. Раньше я за тобой такого не замечал.
– Вспомнил тоже, раньше. Раньше ни у кого и желания не
Я блаженно зажмурился, вспоминая нехитрую свою жизнь. Чего людям не хватает, жили бы себе потихоньку, наслаждались бы, так нет, тянет их куда-то, не хотят спокойствия. Сунуть бы их в мою шкуру, посмотрел бы я на них, небось, охоту странствовать быстренько бы отбило.
– Ну вот, только что улыбался от удовольствия, а уже сидишь, как сыч. – Джек похлопал меня по плечу. – Расслабься хоть на немного, нельзя же все время быть в напряжении.
– Потом расслаблюсь, если будет кому расслабляться. – Я чувствовал, что меня снова понесло неизвестно куда. – Ну, что, приготовились? Связывай несчастного Тэда и снимай с него заземление.
Джек связал меня и обнял.
– Удачи тебе, дружище. Постарайся вернуться.
Я промолчал и закрыл глаза. Прочь эмоции, а то я останусь здесь. Друзей своих я спас, а кто мне те, на остальных кораблях? Захотели бы они спасти меня в аналогичной ситуации? Вряд ли, нашли бы подходящее оправдание. А я, значит, что, рыжий?…
К моему «приезду» здесь уже были готовы. Как я себе и представлял, народу возле пульта управления было немного, всего трое. Три еще не старых человека, с эластичными ремнями в руках. Их головы, словно объективы телекамер, поворачивались вслед за моими движениями. Я попробовал приблизиться к одному из них, но он отступил к своим товарищам. Чувствовалось, здесь мне делать было нечего. Придется пожертвовать кем-то из экипажа. Поднимать, так сказать, бунт на корабле. Предводителем восстания я еще в этой жизни не был.
Мои противники перешли в контрнаступление. Под тремя перекрестными взглядами, словно лучами майского солнца, становилось легко и приятно. Захотелось немного отдохнуть. Только как я могу отдыхать, тела то у меня нет. Хоть бы спрятаться бы куда-нибудь. Ага, вот и ящичек подходящий. Довольно красивый ящичек, уютный, наверное. И крышечка слегка приоткрыта. Там будет покойно и уютно. Похоже, что его специально и приготовили. Какие заботливые люди. Ящик медленно приближался. Скоро отдохну от всего этого кошмара. Такой интересный ящичек. Из чего же он сделан? Похоже, что не из пластика, снаружи блестит, как металлический, а что там внутри, очень интересно…
Металл! Стоп, да что же это такое. Меня словно разряд пронзил. Это же ловушка! Вечная тюрьма. Через несколько секунд крышка захлопнулась бы и – привет родным и близким. Я заметался по помещению, оглушенный взрывом злобы, исходившей от неудачливых пленителей. Проклятие – стены, потолок, пол – все металлизировано. Тот же ящик, только больших размеров, и не покой, а медленный ужас поражения охватил меня. Ну, нет, не бывать тому! Мне хотелось кричать, только вот беда, кричать было нечем. Я метался по комнате, в панике пытаясь найти хотя бы какой-нибудь выход. Надо успокоиться и сообразить, где она, спасительная лазейка. Может быть вентиляция? Ну, конечно же! Я бросился туда и погрузился в темноту. Есть выход! Я мчался с сумасшедшей скоростью, пока не наткнулся на заслонку. Тупик. И ни одной щелочки. Надежно сработано, полная герметичность. Быстрее назад, пока они не успели закрыть и входное отверстие. Уже на последних метрах свет, исходящий из вентиляционного отверстия, внезапно померк, и я оказался
Глава XV
Я всегда считал, что мыслить можно только имея столь необходимый атрибут, как мозг. Собственно говоря, чем еще мыслить, как не головой. Не ногами же. Оказалось, что я был не совсем прав, то бишь, совсем неправ, то есть – абсолютно. Мозга у меня на текущий момент не было, а мысли почему-то где-то варились. Жалко, что не смогу об этом никому рассказать, вот бы подивился народ. А то, что рассказать не удастся, я уже знал по тому, как постепенно мне становилось все труднее следить за этими самыми мыслями. Скорее всего, энергии оставалось все меньше и меньше. Вот и получается, что закончил я свой путь все-таки в тюрьме, с той лишь разницей, что здесь не кормят, а наоборот, отбирают последнее…
Мысли мои оборвались, так как я почувствовал движение. Стенки вентиляционного желоба не могли двигаться сами, это значит, что двигалось мое «я», причем безо всяких усилий с моей стороны. Первой моей реакцией было, конечно же, сопротивление. Я боролся, но тщетно. В конце концов, я мысленно сплюнул и покорился. Не все ли равно, здесь или в маленьком аккуратненьком ящичке? Но дело оборачивалось совсем другой стороной. Движение ускорялось и, наконец, меня выбросило в открытый космос. Мелькнула панорама, за последнее время ставшая мне уже привычной, затем резко все повернулось, и Харон вместе со своими спутниками стал быстро удаляться. Судя по всему, скорость возрастала неимоверно быстро, окружающее стало меркнуть и вскоре исчезло. Что это? Предсмертные галлюцинации или действительность? Я что, стал своего рода межзвездным кораблем? Чудеса, да и только. Куда же это меня несет? Ха, да, наверное – в ад. А, может быть, все-таки в рай? Куда бы ни несло, далековато от Земли. И, как бы там ни было, а назад возврата нет. Или это состояние полного мрака и есть конец? Вот будет номер, если это правда. Пустота и ты в ней, такой же пустой, не считая мыслей, которым и прийти-то некуда…
Я устал. Время меня уже почти доконало. Устал мыслить, беспрерывно и бесплодно. Уже сотни раз заново пройдена вся моя жизнь, вплоть до мельчайших подробностей, которые выстраивались одна за другой как бы сами по себе, без усилий с моей стороны. Всплывали такие подробности, от которых становилось если не стыдно, то как-то неудобно и хотелось обернуться, не заметил ли кто-нибудь моего смущения. Бывали минуты, когда хотелось плакать от умиления, да вот беда, плакать было нечем. И почему-то очень мало было моментов, о которых можно было сказать, вот оно – счастье. Так, отдельные вспышки, иногда яркие, но недолгие.
Я пытался подольше останавливаться на этих моментах и вскоре горько пожалел об этом. Как пластинка с любимой мелодией приедается и теряет свою прелесть, если ставить ее слишком часто, так и светлые моменты моей жизни блекли и растворялись во времени, теряя свой блеск и оставляя только ностальгический след. То же самое происходило и с другими яркими моментами. Жизнь стала казаться мне серой и незначительной. Я устал от нее и воспоминаний о ней. Наверное, это и есть ад, когда у тебя не остается ничего, даже воспоминаний.