Буйная Кура

Шихлы Исмаил

– Ну довольно! Перестань разливаться рекой. Встань, подойди ко мне.

Мелек подошла и встала перед мужчиной.

– Зачем ты сделал меня несчастной? Зачем я тебе нужна?

– Ну, а что такого с тобой случилось?

– Что же еще могло случиться? Я опозорена на весь мир. С каким лицом мне возвращаться назад. Они ведь меня убьют.

– Не говори глупостей. Ты никуда из этого дома не уйдешь.

– А Шамхал?

– Шамхал - щенок.
– Мужчина поднялся и сел прямо, расправив плечи. Больше чтоб я не слышал его имени.

– А твоя жена, дочь?

– Поменьше разговаривай. Это тебя

не касается. Я хозяин дома, я знаю, что делаю.

Мелек подчинилась и замолчала. Но в глубине души Джахандар-ага чувствовал свою неправоту. Он понимал, что на этом дело не кончится, что каждый день в доме будут ссоры и крики. А между тем мир в доме во что бы то ни стало надо было восстановить. Нужно вернуть жизнь снова на старый путь, в тихую колею. Да жалко и Зарнигяр. Сколько лет они клали головы на одну подушку. У него взрослые сыновья, дочь на выданье. Как же теперь быть? Разве возможно Зарнигяр выгнать из этого дома? Что скажут люди?

Но с другой стороны, ни в чем не виновата и Мелек. Разве не он сам оторвал ее от родного очага? А ее муж? Разве он не появится через несколько дней на арене и не попытается отомстить?

Мысли одна мрачнее другой, одна тяжелее другой давили Джахандар-агу. Он и сам был не рад теперь, что ни с того ни с сего сам, добровольно сунул голову в это пекло.

Но временами он начинал утешать и успокаивать себя.

"Э... Что там случилось, - говорил сам себе Джахандар-ага, - как будто я сделал что-нибудь сверхъестественное, ужасное, небывалое. Как будто не полагается по обычаю иметь две жены. Не я первый придумал такой обычай. Ничего не случится. А женщины покричат, поплачут и успокоятся, как всегда. Может быть, они затаят в себе злость и яд, но внешне должны подчиниться и притихнуть".

А как посмотрит на все Ашраф? Может, и он, подобно своему брату Шамхалу, кинется на отца? Может, и он встанет на сторону матери?

Джахандар-ага расстроился окончательно. Он представил, как сын Ашраф, который учится сейчас в Горийской учительской семинарии, откроет дверь и еще на пороге скажет: "Как тебе не стыдно, отец? Что ты наделал, зачем обижаешь мать?" А сказав это, повернется и уйдет, как Шамхал, и покинет этот дом навсегда.

На дворе послышался шум, залаяли собаки, заскрипела арба. Это вернулся Таптыг с убитым оленем. Вскоре он вошел в дом и доложил:

– Хозяин, олень на дворе. Что делать с ним дальше?

– Позови ребят, пожарьте себе шашлык, там хватит на всех.

– А вы?

– Принесешь нам два хороших шампура, посочнее.

Таптыг ушел в темноту двора. Тотчас там начались хлопоты. Слышно было, как Таптыг сказал людям, слугам, собравшимся около оленя:

– Похоже, олень сегодня достанется нам, несите ножи, шампуры, дрова, чистую воду.

Засуетились женщины, гремя посудой, заработали острые ножи. Не прошло и пяти минут, как олень был освежеван и разделен на куски. Мясо, годное для шашлыка, отделили от мяса, которое пойдет на бозартму.

Между тем костер разгорелся. Окна осветились отблесками огня. Ночной мрак, затопивший все село, был вынужден отступить на пределы двора Джахандар-аги.

Засучив рукава, Таптыг хлопотал около костра. Те два шампура шашлыка, которые пойдут хозяину, он не мог доверить никому: обязательно что-нибудь напортят, либо пережарят, либо сделают его

жестким.

Всякий, кто ходил мимо огня или стоял около него, отбрасывал в ночной воздух длинные черные тени, которые двигались, пересекались, сталкивались. Тени то укорачивались, то порой удлинялись так, что устремлялись за изгородь и только там вдали сливались с общей темнотой, казавшейся благодаря яркому костру особенно непроглядной.

Поленья горели весело, то бесшумно и ровно, то с треском и искрами. Постепенно стал появляться уголь. Спущенные с цепи псы сбежались на запах мяса. Два из них лежали поодаль, положив головы на лапы и безотрывно глядя на руки людей, разделывающих тушу оленя. Иногда они подползали поближе, но ничего не добыв, тихо повизгивая, отползали назад. Другие собаки сидели вокруг, тоже следя за каждым движением хозяйских слуг, готовые наброситься на первый же кусок.

Таптыг разрезал оленьи кишки на несколько частей и бросил собакам. Те вгорячах кинулись было друг на друга, но, поняв, что еды много, схватили каждая свою долю и разбежались по темным углам двора.

Слуги перестали подкладывать дрова в костер, принесли шампуры. Огня становилось все меньше, а горячих углей все больше. Скоро двор наполнился сладким запахом жареного мяса.

Далеко за полночь Джахандар-ага, разомлевший от сытости и от жаркой близости новой, молодой жены, шептал ей, держа на руке ее голову:

– Ты же знаешь, что я тебя никуда не отпущу. Ты всегда теперь будешь рядом со мной. Но ведь и её надо пожалеть. Как-нибудь надо тебе с ней помириться, сладить. В доме нельзя жить без тишины и согласия... К тому же она мать моих детей. Подойди завтра к ней, упади в ноги, назови себя ее служанкой, скажи, что ни в чем не будешь перечить, скажи, что ты не виновата, что с тобой приключилась беда, попроси прощения. Я знаю ее характер, она смягчится, у нее доброе сердце, а потом вы привыкнете друг к другу, и все уладится. Я тоже попробую с ней поговорить. Так что не переживай и не плачь.

Мелек, как кошка, ласкалась к могучему Джахандар-аге она нежилась в его ласках и чувствовала, что страх и тревога уходят из сердца. А Джахандар-ага, чувствуя на своей волосатой груди ласковую любящую руку, забывал про все на свете, кроме этой прекрасной, крепкой, манящей женщины.

Говоря по правде, Мелек не была недовольна, что оказалась в этом доме. Она выросла сиротой. Сама она была родом из горного селения, которое находилось далеко от Куры. Как и все девушки этого села, где постоянно был чистый горный воздух, а рядом текли прохладные холодящие зубы родники, Мелек росла босая, в единственном потрепанном платье. Ей было всего пять лет, когда горный поток унес их дом. Отец и мать погибли. Мелек в тот день была в гостях у дяди, играла со своими двоюродными сестренками и, таким образом, осталась жива.

Жена дяди оставила Мелек у себя. Мелек научилась делать все. Несмотря на малый возраст, она доила коров, стирала белье. Без отдыха могла принести из ущелья пять кувшинов родниковой воды. Все говорили о ее трудолюбии и старательности. Женщины, шедшие поутру к роднику, юноши, которые вели коней на водопой, встречали Мелек уже возвращающуюся из ущелья по узкой каменистой тропе. Перекинув через плечо медный кувшин величиной с нее, она поднималась по склону, напевая под нос какую-нибудь песенку.