Буйный Терек. Книга 1

Мугуев Хаджи-Мурат Магометович

— Как фамилия, кавалер? — спросил его полковник.

— Младший унтерцер Елохин, вашсокблагородие! Второй роты седьмого егерского полка.

— Так где же ты, старина, с Суворовым и Кутузовым встречался? — спросил начальник отряда.

— С его светлостью Александрой Васильевичем не привел господь службу делать… Молод я в те поры был, а с князем Михайлой Ларионовичем, с князем Петр Иванычем и с его высокопревосходительством Алексей Петровичем мы, ваше высокоблагородие, от Москвы и до Парижу проходили. С нами и вот он был… дружок мой, ефрейтор Кутырев, тоже кавалер и Алексей Петровича знакомец… — И он кивнул головой на стоявшего по ту сторону обрыва усатого солдата.

Кравченко посмотрел на одного, потом на другого солдата. Опершись о ружья, оба старых служивых стояли по сторонам обрыва, и в их подтянуто-четких, но вместе с тем спокойных и свободных позах была уверенность в себе и свойственная только старым кавказским солдатам непринужденность.

— Когда вернемся из похода, явитесь ко мне оба, — сказал полковник.

За камнями гомонили веселые солдатские голоса, отбивал дробь барабан, и батальонный горнист играл «сбор», созывая рассыпавшихся по скалам солдат.

Соединившись с казаками у аула, отряд запер караулами выходы и остановился на пригорке. К полковнику Кравченко уже спешили старики, старшина и мулла аула.

— В аул без приказа не входить! Ослушников накажу своим судом, — громко пообещал полковник. — Нам велено захватить разбойников Абдуллу, Сурхая и прочую сволочь, жителей же не трогать и не обижать.

Услышав эти слова, старики низко поклонились полковнику. Недавний разгром Дады-Юрта был еще в памяти у всех, и эта неожиданная милость обрадовала их.

Жители аула с радостью встретили отряд, уже заранее зарезав и зажарив к приходу русских быка и несколько овец.

— Мы знали, что вы идете к нам, и поэтому выслали навстречу провожатых и заготовили заранее пищу. С русскими у нас мир, а негодяи вроде беледа Абдуллы и его гостей бежали отсюда, как только прослышали о вашем движении, — сказали старики, а старшина при общих возгласах одобрения добавил:

— Мы бы и сами изгнали их отсюда, но что поделаешь! Ведь эти смутьяны привели с собой свыше двухсот вооруженных головорезов.

Казачий офицер со взводом солдат и казаков обыскал саклю беледа, но хозяина, ее уж и след простыл. Ни его, ни сыновей, ни двух его молодых жен в ауле не оказалось. Третья, старшая жена Абдуллы, женщина лет пятидесяти, выглядевшая значительно старше своих лет, была приведена к полковнику. Она спокойно и не без интереса разглядывала всех.

— Спроси, где ее муж? — приказал полковник.

— А кто его знает, где он. Ты, начальник, его молодых жен спроси об этом, я уже двадцать лет и не вдова, и не жена ему, — подмигнув полковнику, весело сказала старуха.

Не ожидавшие такого ответа и полковник, и старшина, и старики рассмеялись.

— Не шути, Сафиат, с начальником, — остановил ее мулла, — говори только о деле.

— А для нас, женщин, это и есть главное дело, мулла. У тебя самого четыре жены, и ты лучше других понимаешь это, — еще озорней сказала старуха. Старики, офицеры, солдаты покатились со смеху.

— Тьфу ты, старая дура, мелешь, что придет в твою пустую башку, — сплюнул озадаченный мулла.

— Скажи ей, — кивая на разглядывавшую его женщину, сказал полковник, — пусть спокойно возвращается домой. Обижать ее не будем, ее и так обидел муж.

— Правильно, добрый начальник, — выслушав переводчика, согласилась старуха, — а вот если б ты еще дал мне в мужья кого-нибудь из этих молодцов, — ткнула она пальцем в офицеров, — я бы тебя сто лет добром вспоминала, — под хохот всех присутствующих закончила старуха.

Переночевав в ауле, поговорив со стариками и аульчанами, полковник к общему удовольствию и жителей и солдат двинулся обратно во Внезапную. Солдаты со свистом и выкриками пели плясовую, и объезжавший роты полковник увидел, как один из его недавних знакомых, пожилой солдат с Георгием на груди и серьгой в ухе приплясывал впереди роты, выделывая немыслимые фортели ногами.

«Молодец! Военная косточка! Такого никакой поход не сломит», — просияв от удовольствия, подумал полковник, пришпоривая коня.

— Напрасно ты избавил от смерти этого грязного пса! Все равно он как был врагом нашего дела, так и останется им, — недовольно сказал Шамиль, когда Гази-Магомед вошел в саклю Нур-Али.

— Нет, Шамиль, я поступил правильно, — ответил Гази-Магомед. — Если бы он стрелял в тебя или покушался на жизнь любого из мюридов, я бы без колебания казнил его.

Нур-Али, Шамиль, несколько мюридов и вошедший в саклю последним аварец с удивлением слушали имама.

— Но он стрелял в меня, и если б его казнили, то все наши враги, все продажные люди, ненавидящие нас, сказали бы, что он убит мной из мести, что я, подобно ханам, казню моих личных врагов, и этого пустого и глупого человека они превратили бы в жертву. О нем бы, как о мученике, рассказывали в горах, пели бы песни, превращая этого глупца в сказочного героя, а меня поносили бы, как кровопийцу и тирана.

— Ты прав, имам, — тихо сказал аварец, — я был уверен, что ты казнишь бека.

— Разве ты не уехал, Абу-Бекир? — удивился Гази-Магомед. — Ведь ты еще утром собирался ехать.

— Собирался и даже оседлал коня, имам, но, — Абу-Бекир тяжело вздохнул, — я не мог отправиться в путь… Сомнения мучили меня, суд стариков остановил мой отъезд. Я хотел убедиться в том, что ты кровопийца и выскочка, каким тебя называют наши аварские ханы.

— И ты убедился в этом? — улыбаясь, спросил Гази-Магомед.