Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
— Помнишь Алексея Петровича? — спросил майор.
— А как же? Помирать буду и то сохраню об ём память, — снимая фуражку, ответил солдат. — При их высокопревосходительстве разве ж могли б эти басурманы на крепость идтить?
И опять красноречивое молчание было ответом на слова старого солдата.
Майор Опочинин и прапорщик встали.
— Ну, братцы, всего вам доброго. Сторожите крепость, берегите валы, а за службу — спасибо.
— Счастливо оставаться, вашсокбродь, — нестройным хором ответили солдаты.
Уже подходя к крепости, майор сказал молчавшему прапорщику:
— Солдата не обманешь… Он сердцем чует правду, душой понимает командира.
Андрей-аул был захвачен мюридами легко, так как взвод егерей и полусотня казаков Моздокского полка очень поздно обнаружили горцев.
Беспечность и пренебрежение к Кази-мулле, проявленные комендантом крепости Внезапная, были неслучайны. Упоенные легкими победами над персами, генералы и офицеры, потянувшиеся вслед за Паскевичем на Кавказ и сменившие прежних командиров и начальников, в свое время назначенных Ермоловым, ни в грош не ставили традиции, опыт и воинское мастерство ермоловских солдат.
Ярким примером тому был новый комендант Внезапной подполковник Сучков. И чем ближе к Тифлису, к штабу Паскевича, тем заметнее сказывалось пренебрежение к горцам, тем сильнее чувствовалась неприязнь ко всему, что еще оставалось от эпохи Ермолова.
По плану, задуманному имамом, его войска, так неожиданно спустившиеся с гор, должны были тремя партиями одновременно ударить по всей линии русских укреплений: первая под началом Гамзата — на Бурную, вторая — на шамхальские Тарки, недавно снова занятые русскими, и третья, возглавляемая самим имамом, — на станицу Червленную, которую в случае успеха предполагалось уничтожить и сровнять с землей. Но предварительно надо было овладеть Внезапной. Штурм крепости должен был начаться с трех сторон: дагестанскими мюридами под командой жителя аула Черкей Кибида Хаджиява с тыла; чеченской партией Суаиба с флангов и пешими аваро-кумыкскими отрядами с фронта. Однако чеченская конница, натолкнувшаяся на казачьи заслоны гребенцев возле Гудермеса, после двухчасового боя изменила направление и лишь под утро подошла к Андрей-аулу. Ее-то и заметил лазутчик Магома, немедленно доложивший об этом коменданту. Если б не задержка чеченской конницы, крепость была бы атакована еще ночью.
Было уже за полдень, когда Гази-Магомед с Шамилем и старшинами приехал в Андрей-аул. С первого же взгляда он понял, что внезапного нападения на крепость не получилось, а долговременная осада надежных стен Внезапной, на которых грозно стояли пушки и с которых то и дело били ракетницы и громыхали залпы, не входила в планы Гази-Магомеда.
План этот, предложенный Шамилем, обдуманный имамом, в строгой тайне хранился мюридами, и вот теперь неточность или, вернее, оплошность чеченцев сорвала детально разработанную операцию.
Имам не рассчитывал на легкий захват Внезапной, отлично понимая, что русские своевременно будут предупреждены и лазутчиками, и торговцами-горцами. К тем не, менее ошибка чеченского Суаиба-эфенди сделала бессмысленным весь план удара по русской линии.
— Как же ты, Суаиб-эфенди, человек опытный и сведущий в военных делах, так неосторожно повел своих людей через Гудермес, который, как все знают, занят русскими?
— Нас подвела непогода, имам, и темная ночь. Мы пошли по плохой дороге, желая скорее прибыть сюда…
— Вас подвела жадность и неподчинение приказу имама, — холодно возразил ему Шамиль. — Вы, чеченцы, считаете себя людьми свободными, имеющими право поступать так, как сами находите нужным.
— Имам, — не отвечая Шамилю, лишь исподлобья взглянув на него, сказал Суаиб, — что говорит Шамиль, о чем ведет речь?
— О том, Суаиб, что ты, вместо того чтобы сейчас же по получении нашего приказа вести чеченский отряд сюда, к Андрей-аулу, повел его к русскому лагерю возле Гудермеса, где стояли казаки и их кони. Вы ослушались нашего приказа из жадности, желая отогнать ночью табун, и вот что получилось, — поднимаясь с места, сказал Гази-Магомед. — К крепости вы пришли позже всех, когда стало совсем светло и когда русские уже были извещены о нашем приходе. В погоне за добычей вы наткнулись на казачьи посты, были обнаружены, обстреляны солдатами и атакованы казаками. Сколько человек ты потерял в этом ненужном бою?
Суаиб, тоже поднявшийся с места, отвел глаза в сторону и неуверенно произнес:
— Человек восемь или десять…
— Говоришь неправду перед лицом имама, — оборвал его Шамиль. — Не лги, Суаиб, и помни, что у нас божий суд вершится на острие шашки.
Суаиб вспыхнул, хотел что-то возразить.
— Сколько напрасно погублено правоверных душ в эту ночь, Суаиб? — тихо, но так выразительно спросил Гази-Магомед, что чеченцу стало не по себе.
— Девятнадцать, имам, и еще семь ранено. Я велел отослать их в…
— Кроме того, Суаиб, русские сейчас по всей линии встревожились и ожидают нас.
Гази-Магомед вплотную подошел к нему.
— Чего ты заслужил, Суаиб, подведя наше святое дело и мюридов, сражавшихся за него?
Суаиб низко опустил голову. В сакле было тихо, и лишь издалека редко-редко доносились выстрелы.
— Всего, что ты скажешь, имам. Я виноват, накажи меня, как знаешь…
— Передай свой отряд Ташову-хаджи, прикажи людям слушаться его беспрекословно, а сам, — Гази-Магомед твердым взглядом смотрел на Суаиба, — без кинжала и папахи двое суток молись аллаху за души мюридов, погубленных тобой, затем вернись в отряд и своей шашкой, обагренной русской и своей кровью, смой грех перед аллахом и нами. Иди! — сурово закончил имам.
Двое тавлинцев вышли вместе с Суаибом из сакли. За ним вышел к чеченскому отряду и их новый командир Ташов-хаджи.
Гази-Магомед, не обращая внимания на молчавших людей, произнес молитву но убиенным мюридам. А за аулом, то смолкая, то вспыхивая, раздавалась ружейная пальба и рвались гранаты.
— Введите пленных, — наконец сказал Гази-Магомед, снова садясь за стол.
— У русских беспорядок. Из крепости бьют пушки, солдаты прячутся возле стен, боятся выйти в поле. Наши молодцы сильно побили нечестивых… — довольным голосом начал Хамид из Тилитля, командовавший передовым отрядом, атаковавшим Внезапную.
— Какие у нас потери? — остановил его Гази-Магомед.
— Еще не подсчитано, но несколько праведников, защитников истинной веры, ушли к аллаху от рук гяуров… Особенно много от пушек, провались они вместе с русскими в джехенем, — уже несколько иным тоном продолжал Хамид.
— А у них? — показывая в сторону крепости, спросил имам.
— Множество. Одних голов отрезано у убитых свиноедов двадцать две, — похвастал Хамид.
Гази-Магомед поднял брови, его лицо, и без того суровое, помрачнело.