Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
— Значит, покидаете нас, господин разжалованный? — с тоской спросил один из них. — Вас с Егоркиным уведут в горы, а завтра и нас куда-нибудь разгонят.
— А чего делать? Жалиться не на кого. Плен, одно слово — неволя, — горько посетовал другой солдат.
— А на что вам Егоркин, рука у него простреленная, чеченам он не работник, помочи от него никакой. Может, заменить кем, кто поздоровее будет?
Егоркин, сидевший тут же, молчал, не вмешивался в разговор, словно речь шла не о нем.
— Нельзя, его сам имам назначил со мной, — ответил Булакович, не желая говорить о возможном выкупе русскими его и больного солдата.
— Ну чего же исделаешь. Стало быть, Козе виднее, — вздохнул первый. — Да тут и не поймешь, игде будет лучше, здесь али в горах!
— Ну, Егоркин, прощайся с товарищами и пойдем со мной. Скоро ехать, — поторопил раненого Булакович.
— Эх, господин разжалованный, жаль, что увозят вас отседа. Хочь вы и отдельно жили, так мы знали, что вы возле, то тем, то сем поможете. И чуреку, и сыру нам от вас Ахмед-переводчик носил, а теперь уедете вы, ни одной с нами христианской души не останется. Вроде как на погибель брошены, — тоскливо сказал все это время молчавший пожилой солдат.
Булаковичу до слез стало жаль оставляемых им людей, но что мог он сделать, как помочь солдатам, в тоске и тревоге рисовавшим свое одиночество и бесправие после его отъезда?
— Вся надежда на обмен пленными, — неуверенно произнес он.
Солдат отрицательно покачал головой.
— Обмен, ваше благородие, — подчеркнуто выговаривая последнее слово, — нас не касаем. Не бывало того, чтоб солдат на пленных чеченов меняли.
— Бывало. Чего мелешь-то не знаючи? В нашем батальоне и сейчас трое обмененных есть, — сердито буркнул пожилой солдат. — Опять же, как дела пойдут. Ежели нам накладут по загривку, так обмена не жди, а вот коли их побьют, тогда легкое дело. Они сами на обмен идут.
— Ну, там что бог даст, братцы, а теперь попрощаемся. Скоро нам ехать в горы. А что будет дальше, кто знает, — обнимая солдат, сказал Булакович.
Они присели перед дорогой, помолчали, потом Булакович продолжал:
— Держитесь Ахмеда. Это хороший человек и, чем может, поддержит вас.
Солдаты перекрестились.
— Всего вам доброго, господин разжалованный, — за всех попрощался пожилой солдат, — хочь вы и из офицеров, из бар, а к нашему брату всегда добры были. Давай и вам бог освобождения. — Он хотел еще что-то сказать, но махнул рукой, вытер слезу и отвернулся.
Мюрид, наблюдавший за пленными, с любопытством смотрел на сцену прощания.
Булаковичу стало не по себе. Он быстро повернулся и, сопровождаемый Егоркиным, поспешил из сарайчика, в котором жили пленные.
— Кушай на дорога, ваша блахородия. Шамиль-эфенди сказал, пущай много кушит, дорога булшой, длина. Он тебе бурка, папах давал, тебе ничаво одет нету, спат бульно холодно. Ему, — он указал пальцем на Егоркина, — старый шинел и папах давал. Шамиль тебе тоже лубит. Шамиль хороший чалавек, — убежденно закончил Ахмед.
— А я могу проститься с ними? — тронутый заботой чужих людей, спросил Булакович.
— Не-е. Имам другой аул маджид ушла. Шамиль, Гамзат-бек тоже Черкей нету. Тебе, ваша блахородия, чеченский Бей-Булат говорить будет, потом — айда горы, — и татарин кивнул куда-то в сторону. — Чечен аул есть, Шали зовут. Там Бей-Булат сакла, там твоя дом будет. Потом письма Грозная пишешь, денга чечен получит, твоя обратно пойдет. Хорошо будет, ты, ваша блахородия, не бойсь, се хорошо будет. Тебя тожа, Егоркин, плохо не будет. Его блахородия добры чалавек, помогать будет, тебе выкуп дает. Домой, деревня пойдешь, — пытался успокоить и обнадежить отъезжающих татарин.
— Хороший, славный ты человек, Ахмед. Спасибо за все — и за меня, и за солдат пленных. Добрая ты душа. Не оставь их, когда мы уедем. Помогай им, чем можешь, едой или каким-нибудь обмундированием, словом хорошим поддержи их, Ахмед, — попросил Булакович.
— Не бось, ваша блахородия. Чего могу — исделаю. Я сама солдат бул, знаю, как чижало наш брат-мужик. Пока пилены Черкей будет, я помогать должен, когда горы уйдет, — он развел руками, — аллах им помогать должен, Ахмед ничаво силы не будет…
Спустя час Булакович и рядовой Егоркин, переодетые в бурку и шинель, в теплых папахах, сопровождаемые двумя лезгинами и молодым чеченцем Юсуфом, выехали из Черкея. Лезгины провожали их до чеченской стороны, где Юсуф должен был, провести их через ауховские и Гудермесские леса к аулу Шали.
Молодой чеченец вез устный и письменный наказ имама относиться к русским как к гостям, не обижать, кормить их и лишь не допускать удаления из аула.
За Булаковича требовали двадцать золотых червонцев, за раненого солдата Егоркина всего десять туманов русским или персидским серебром.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 10
В крепости Грозной генерал Эммануэль разбирал дело о
«трусости подполковника Сучкова, воровстве, утаении им казенных, отпущенных на солдатское питание сумм. А также о беспробудном пьянстве, оставлении на произвол судьбы крепости Внезапной в дни ее штурма войском Кази-муллы»…
Бывший комендант крепости подполковник Сучков, стоя навытяжку перед презрительно разглядывавшим его генералом, бормотал что-то об интригах майора Опочинина, о его подозрительных связях с горцами. Он клятвенно, божась, уверял Эммануэля, что давным-давно не пьет, что не спал ночей, не сходя со стен атакованной мюридами крепости.
— Значит, майор Опочинин врет? — грубо и резко перебил его генерал.
— Так точно! Врет, бесстыжий человек, норовит на мое место в коменданты попасть! — почти выкрикнул Сучков.