Бык в западне
Шрифт:
Зачем Харису попадать в руки ментов? Зачем Харису болтать длинным татарским языком? Зачем вести Харису беседы с дотошными и не в меру любопытными следователями? Они ведь тоже не придурки. Их тоже обучают делу. Иногда здорово обучают. Такой вот дотошный и не в меру любопытный следователь запросто может вывернуть душу не совсем уверенному в себе человеку.
Так что можно считать — удача. Серега Херетин схлопотал пулю — удача. И Харис Латыпов схлопотал пулю — удача. Некому теперь вспомнить, кроме самого Чирика, что именно они вытворяли втроем.
Да нет, не втроем, усмехнулся
Кто подтвердит? Мертвецы? Смешно. Что взять с мертвецов? На то они и мертвецы, чтобы не ввязываться в такие истории. Незачем мертвецам ввязываться в жизнь живых. Вот выгнал он из жизни Вальку Овечкина, закидал его сухим хворостом в Медведевском лесу,очень далеко от Новосибирска, а Валька, паскуда, опять вмешался в его жизнь. С того света. Через страшного человека в Москве. Не доели Вальку зверьки.
Там неподалеку от того места, где Чирик забросал хворостом Вальку Овечкина, стояла древняя полурассыпавшаяся поленница. Много лет назад кто-то нарубил в лесу дров, напилил, поколол, даже сложил в поленницу, чтобы ее ветерком подсушивало, но не вывез. Может, помер, может, еще что случилось с тем неизвестным. Поленница все равно сгнила, развалилась, давно покрылась седоватым лишайником, а между поленьев загнездовелись какие-то мелкие зверьки. Может,бурундуки.
Тоже мне! Не могли сожрать Вальку Овечкина целиком! Вот он теперь, значит, и вяжется. Попал в ментовское дело, грозит с того света. И так легко от Овечкина не отделаться.
А меня, значит, достали, сказал себе Чирик, растирая тело широким махровым полотенцем и прислушиваясь к приглушенному треньканью пейджера, доносящемуся из комнаты. Пусть тренькает. Он ухмыльнулся Пусть тренькает. Никуда они не денутся.
Подойду я к пейджеру прямо сейчас или, скажем, подойду через пять минут, какая, в сущности, разница тому страшному человеку из Москвы? Тем более что объясню я им… Ведь не Петрушка, чтобы бегать на первое треньканье. Не Петрушка, человек нужный. Скажу, опоздал, простите, в буфет спускался. Или скажу, сидел в туалете. Да мало ли? Это же вовсе даже не вранье, а так, что-то вроде правды.
И вообще. Как бы ни складывались дела, не мне сразу, как Петрушке, срываться с места и самому первым бежать на первое треньканье. Они поверят всему, что я им скажу. Если, конечно, они не наладили за мной слежку. Такую, как в Москве. Только все равно поверят. Они ведь знают, что я врать не буду.
Он ухмыльнулся.
Сколько Чирик себя помнил, всю свою не такую уж долгую жизнь он только и делал, что подличал, увертывался, убивал, насиловал, воровал, грабил, матерился, пил, издевался, прятался и все время, все время перебегал дорожку людям,которые до встречи с ним часто даже не подозревали о его существовании.
Но ведь это и есть жизнь. Вранье, оно и есть основа жизни. Именно вранье является реальной основой реальной жизни, философски подумал Чирик. Вранье, а не что-нибудь. Не какие-то там другие значительные явления. Именно вранье. Потому что, не успев народиться на свет, человек уже начинает врать. Да и как иначе? Покричит младенец лишний раз, повопит, подергается — смотришь, мамаша лишний раз поднесет его к груди. Покуражится взрослый человек лишний раз, попрыгает, подергается в истерике — смотришь, такому хитрому мужику тоже что-то отломится. Да и шкура целей.
А особенно любят вранье денежки. Так уж повелось в мире. Чем больше денежек, тем больше вранья. Чем больше вранья, тем больше денежек.
Чирик ухмыльнулся, вспомнив, как однажды с Серегой Херетиным, верным корешом, которому он сам же потом пустил пулю в спину, боясь его слабого гибкого языка, они брали одну известную лавку в Кемерове. Такая модная лавка, название «Ностальгия». Звучное, красивое слово. И на вид лавка сразу показалась Чирику перспективной. А внутри лавки Чирик и Серега прямо расстроились, так много было на прилавках и под прилавками ценных вещей. Хоть караул кричи.Все зараз не унесешь, ежу понятно.
А еще Чирика поразила удивительная чистота.Внутри в лавке все оказалось так чистенько и пристойно, что Серега Херетин, патологически не выносившийничего такого, не выдержал и навалил тут же, прямо на блистающем чистотой полу.
Чирик поморщился. Но мешать не стал. Хрен с ним, с Серегой. Им сейчас все на пользу.
Будущая обида владельца лавки сыграет нам только на руку, подумал тогда Чирик. Если владелец лавочки действительно такой чистюля и аккуратист, то, разговаривая с ментами, он больше будет думать о куче дерьма на этом поразительно чистом полу, чем о своих настоящих потерях. Такова психология придурков. Чистюля владелец лавки будет прямо содрогаться, вспоминая про жуткую кучу Серегиного дерьма на затоптанном Серегиными сапогами полу в его когда-то чистенькой и пристойной лавке.
Серега Херетин был мастак на такие штуки. Или что-то такое было с его организмом. Серега обязательно гадил там, где работал. Не мог иначе. Ну никак не мог удержаться.
Один только раз Чирик рассердился на Херетина. Это случилось на гастролях когда они брали шахтерские квартиры в Анжерке. В тот месяц в одной из шахт Анжерки погибла при подземном взрыве бригада шахтеров. Чирик очень точно узнал день, когда вдовам выплатили компенсацию за погибших кормильцев. Вот две такие шахтерские квартиры Чирик и Херетин и сумели удачно взять в один день, отобрав у вдов все до нитки.
Первая вдова оказалась дома, и ее пришлось загнать в ванную. Вдова оказалась чистюлей. Как тот владелец лавки. Квартирка у шахтерской вдовы, конечно, оказалась не богатая, но чистенькая. Ну, все эти занавесочки, шторочки, накидочки и все такое прочее. Даже обеденный стол у вдовы был накрыт белой накрахмаленной скатертью. Будто будет жрать и жирным супом и нет. А на подоконниках и на столе вперемешку стояли чистенькие искусственные и живые цветы. Как в игрушечном садике. Все вперемешку.
Чирик и Херетин пришли к вдове в самое хорошее время для рабочего города — в десять часов утра, под видом сантехников.