Быки для гекатомбы
Шрифт:
Проснулся от того, что почувствовал толчок в бок. Толкнул Вадим, чтобы разбудить меня – сам он еще лежал на матрасе и настороженно глядел перед собой. Я повернулся и увидел, что рядом, будто загипнотизированный, стоит Иван Евфимиевич, слегка пошатывается и пристально смотрит на меня. Сколько часов подряд он делает это?
– Все в порядке? – произнес я холодно, смиряя подступивший к горлу страх, и приготовился к тому, что старик кинется на меня.
– Это стоит у вас спросить! – гневно прошипел безумец и перевел взгляд на голые стены. Так и стоял несколько минут, а затем продолжил. – Вам не противно рабами ползать в грязи, гнить, тлеть, чадить, как потухшие свечи? Не противно, что в вашем мире так темно и убого?
– Темнее, чем здесь? – едва слышно прошептал Вадим, но старик услышал.
– Двойственна природа света. Не знал, что ли, что у Антихриста солнце черное?
Вадим взбесился. Даже мне на несколько секунд передалась его ледяная ярость. Он съежился, как загнанный в угол зверь, посмотрел на старика свирепо, словно на заклятого врага, и негромко, но очень твердо произнес:
– А если нет ничего, кроме этого Колизея и его злого создателя? Если Бог зол? Если Он проклял нас и теперь смеется, как тот мальчишка, что поджигает муравейник забавы ради? Что если этот мир со всеми нашими страданиями и мучениями, со всеми нашими беспочвенными мечтами и напрасными надеждами нужен Ему лишь затем, чтобы избавиться от скуки? А может для чего похуже? Оглянитесь! Мир проклят. Человек проклят. Мы не можем выбрать, потому что каждый раз выбираем из одинаково проигрышных вариантов – вот какими мы созданы! Нас ужасает смерть, но и вечная жизнь для человека будет ужасна настолько, что в конечном счете он пойдет на самоубийство, лишь бы не страдать от вечной скуки в мире, исхоженном вдоль и поперек. Мы боимся свободы и строим себе рабство комфорта и стабильности, в котором начинаем задыхаться от нехватки свежего воздуха. Мы бежим от опасных крайностей, а в итоге находим, что жизни, сплошь состоящей из компромиссов, грош цена. Нас вечно тянет в центр, но оказавшись в нем, мы поворачиваем обратно, ища спасение на диких окраинах. И даже с теми, кого мы всем сердцем любим, мы вынуждены бороться! Мы прокляты и никто нас не спасет! Разве что добрый доктор ампутирует лишний кусок души, чтоб жилось полегче. Но как по мне, так это еще хуже. Уж лучше честно глядеть в глаза своей судьбе!
– Я не буду с тобой спорить, имярек. В мире Антихриста так мыслить – твое право. Но коли Бог зол и другого Бога нет, так повесели же Его, заставь расхохотаться. Будь Икаром и коснись крылом своим палящих лучей черного солнца! Или будь Беллерофонтом [21] и ворвись на Олимп к злому демиургу! Защекочи до смерти этого любителя похохотать. И если не приходил Христос, то пусть придет! И если не давал спасения нам, то пусть даст! И коли все, что ты говоришь – правда, то проклятье твое станет твоим благословением! Благословенны проклятые. Аминь! – и старик хлопнул в ладоши так громко, что у меня зазвенело в ушах. – Икар обжегся и упал на Землю. Пегас сбросил Беллерофонта по воле разгневанного Зевса, – произнес Вадим уже без злости. – А нам что делать? Тоже лететь вверх, пока не достигнем своего предела?
21
Беллерофонт – древнегреческий герой, победивший Химеру верхом на крылатом коне Пегасе и совершивший еще ряд подвигов. Возомнив себя богоравным, Беллерофонт пытался подняться на Пегасе на небо, но по воле Зевса конь воспротивился и сбросил героя.
– Икар, Беллерофонт… Мало ли кто разбивался? Я вот давеча за водой ходил к реке, а там спуск крутоват больно. Так тоже чуть шею не свернул! – и Иван Евфимиевич хохотнул. – Что делать? Я о том вам уж битый час талдычу. Прорывать полотна антихристовых иллюзий, разрубать голубую твердь, что прячет от нас Истину – ледяную Бездну, в которой для свободного духа открыты все направления. Бездну, в которой не нужно основания ни для какого дела, а только воля к этому делу и вера. Взыщем небесного отечества! Ad astera! К звездам!
Впервые за наше пребывание в обители Иван Евфимиевич посмотрел на нас с приязнью, даже любовно, как смотрит дед на внуков-сорванцов. От такого мне сделалось неловко. А старик проговорил наставительно:
– Вам кажется, что в теперешнем мире люди по рукам и ногам скованы и что все их житие расписано до самого конца. И что вас это касается даже больше, чем остальных. Но у той свободы, у той воли, какая от Бога идет, природа такова, что свобода эта у каждого есть. Была она и тогда, когда о ней никто знать не знал, слыхать не слыхивал. Будет и тогда, когда о ней позабудут. Христос весть об этой воле принес! За то его и ненавидит вся эта погань, рать Молохова, жречество людоедское. Ненавидит и боится! Раньше исподволь гадила, а нынче в край осмелела. Теперича всякие ироды друг дружке хвастают, что отняли ту волю да себе присвоили. А лжепророки их витийствуют, объясняют, почему той воли не то что нет, а никогда и не было. Философы, ученые… Души обреченные! Врут и себя в своих же враках убеждают! Вот только есть та воля! Это дьявольских «свобод» нет и тогда, когда о них на каждом углу верещат, будто любой дурень ими с детства владеет, и они, дескать, священны и неприкосновенны. Ничего, пусть верещат – Дьявол горазд на выдумки, да против истинной веры его миражи бессильны.
Иван Евфимиевич довольно хлопнул в ладоши и вообще выглядел радостным и окрыленным. Он бросился пританцовывать, то уходя во мрак, то вновь возвращаясь на свет. Затем встал на пятку правой ноги и принялся вертеться вокруг своей оси, сначала медленно, потом все ускоряясь и ускоряясь до тех пор, пока мы уже не могли ясно увидеть черты его лица. Я бы удивился такой прыти, феноменальной для пожилого человека, но в тот вечер я не удивлялся уже ничему. Наконец, старик остановился, отдышался и спросил:
– Хотите, я расскажу вам миф иного мира? Того мира, который то ли был, то ли будет, то ли существует помимо нашего, параллельно или перпендикулярно, – и, видя, что мы в замешательстве, кажется, начал раздражаться. – Так что? Мне рассказывать?
– Поехали, – произнес я без энтузиазма.
– Говорят, в начале нашего мира было Ничто. Потом появился Свет, Тьма и боги. И однажды боги решили сотворить жизнь. Между ними разгорелся жестокий спор: одни говорили, что жизнь должна быть воплощением Тьмы, другие – Света. И не было этому спору конца, ведь не существовало еще времени. Эта точка именуется Великой Игрой, Игрой Света и Тьмы. Но даже богам наскучивают распри. В конце концов, самый нетерпеливый из них предложил выход. «Нам нужен Герой, который сделает выбор! Пусть Он ответит, чего в нас больше – Света или Тьмы?» – «Но откуда Его взять?» – «Пусть каждый отдаст по частичке себя». Долго они колдовали над своим детищем, и каждый пытался перехитрить остальных, добавить чуть больше себя и не дать то же самое сделать другим. Вновь и вновь вспыхивали споры, но, наконец, работа была закончена. «Сделай выбор!» – приказали боги. С одной стороны перед Героем открылась Тьма, родина хаоса и неизвестности, с другой – Свет, порядок изведанного и стройность логичного. И висели они над Бездной. Куда ни бросался Герой, всюду рано или поздно его обуревала тоска, и желал он иного. От Света уходил во Тьму, из Тьмы возвращался в Свет. В конце концов, и это богам надоело. Решили они уничтожить и Свет, и Тьму. Сбросить их в бездну. Узнав о таком, Герой проникся столь сильной печалью и горечью утраты, что вырвал свои жилы и связал из них веревку, один конец которой привязал ко Тьме, а другой – к Свету, а сам встал посредине так, чтобы держать веревку, не давая ни Свету, ни Тьме пасть в Бездну. Увидев такое, боги сперва разгневались, а затем восторглись. Веревку, которую Герой связал из своих жил, назвали Жизнью, а само слово «Герой» стало символом самопожертвования и расточения себя во имя Жизни, Света и Тьмы. Расточив себя, Герой стал Богом. Так и родился наш мир!
Пророки всегда отчасти безумны. Не всегда – отчасти. Так, перед тем как начать властвовать, некоторые вожди умирают. Порой по несколько раз. Их раздробленные на куски, измученные души не разрушаются окончательно лишь оттого, что власть, преобразованная в некое экстатическое чувство, вновь собирает их воедино. Власть обладает магическим свойством магнетизма. Такой магнетизм направлен как вовнутрь, так и вовне: вождя сохраняет в известном здравомыслии, а толпу вводит в религиозную эйфорию. Какую природу имеет эта власть? Хочется думать, что горнюю. Ведь пророков, шаманов и повелителей, которых власть обошла стороной, скучные мещане причисляют к когорте умалишенных.
Подобно тому как тоталитарная власть иррационального сознания вновь и вновь собирает куски раздробленной души, бросая ее на самые дерзкие цели, действуют и сами вожди в отношении народов. Они собирают массы, состоящие из самых разных и зачастую противоположных элементов, чтобы затем, воспламенив новой верой сердца, позвать за собой и перевернуть мир. Глупцам кажется, что пророков всегда мало, их можно пересчитать по пальцам: Будда, Моисей, Иисус, Мухаммед, Робеспьер, Ленин, ??????… Но один из пророков стоял передо мной и, несмотря на его оборванный вид и окружающую разруху, я различал некоторые знакомые черты и даже отголоски истинного величия.