Быль о полях бранных
Шрифт:
— А как мы его назовем?
— Азиз-ханом в честь моего славного отца.
— Это счастливое имя. А если будет дочь?
— Твоим именем назовем...
Ачи-Ходжа явился во дворец в назначенный час. Он покорно склонился перед властелином Дешт-и Кыпчака и сел на указанное место, вдалеке от султана. В малой приемной зале рядом с Али-ан-Насиром были только великий карача Аляутдин, верховный судья Ба-тай-кади и десяток могучих телохранителей во главе с Маруллой.
— Здоров ли наш подданный Мамай-беклербек? — ровным
— Много лет царствования тебе, о Великий и Ослепительный Султан Высочайшей Орды! — пропел старческим голосом Ачи-Ходжа. — Могучий эмир Мамай-беклербек, твой покорный раб...
При этих словах Али почувствовал, как у него заломило зубы: покорный?! Ха!
— ...был счастлив узнать о твоем бесценном здоровье, о благополучии твоего гарема, о процветании твоей торговли, о возросшем войске... — Тут Ачи-Ходжа остро глянул прямо в лицо Али-ан-Насира.
Тот смотрел в пространство перед собой равнодушно и отрешенно, не обратив никакого внимания на многозначительную паузу.
— ...о новом бакауле, — закончил посол чуть резче, чем начал.
— Благодарю, — ответил султан ровным голосом. — Старый бакаул Тагир-бей изменил мне. Эмир знает это. Изменника не я наказал. Он погиб по воле Аллаха от сабли верного нам Сагадей-нойон-бея.
— Эмир знает это, — подтвердил Ачи-Ходжа. — Против воли Аллаха не пойдешь. Но беклербек Мамай...
— В Дешт-и Кыпчаке только один беклербек! — прервал посла Аляутдин-мухтасиб. — Один владетельный полководец. Это Великий и Побеждающий Султан Али-ан-Насир!
Старик даже головы не повернул в его сторону.
— ...беклербек Мамай, — повторил он, — изумился и разгневался, когда узнал о казни карачи Бахара и его родственников.
— Они были в заговоре с изменником Тагир-беем! — повысил голос уязвленный Аляутдин.
Султан равнодушно смотрел поверх головы Мамаева посланника, не считая нужным отвечать за свои действия перед кем бы то ни было.
— У беклербека другие сведения. — В мягком голосе Ачи-Ходжи проявились звенящие нотки.
— От изменника Кудеяр-бея? — ехидно осведомился мухтасиб.
— Беклербек считает, что этих людей слеовало отдать ему на суд, и...
— Я сам волен распоряжаться в собственном дворце! — не сдержавшись, сказал Али-ан-Насир: наглость старика стала раздражать его.
— Это так, это так! — поспешно согласился Ачи-Ходжа. — Но... — он сделал многозначительную паузу, — стоило ли из-за врага друзей наказывать?
— О каком враге говоришь ты? — опять вмешался великий карача.
— О кюрягане Араб-Шахе говорит эмир Мамай. А я только тень могучего беклербека, — развел руками старик. — Беклербек покорно спрашивает: чем околдовал мудрого султана этот кок-ордынский разбойник, если Великий назначает его бакаулом? Если Блистательный подчинил врагу нашему все свои войска?
— Араб-Шах — непобедимый полководец! — зло ответил Али-ан-Насир, все более распаляясь оттого, что ему все же приходится отчитываться перед этим хилым, ничтожным старцем. — Араб-Шах на Коране поклялся быть верным защитником Высочайшей Орды!
— Это так, — согласился Ачи-Ходжа. — Мы наслышаны о его большой победе над безоружными урусскими пленниками. Кажется, Араб-Шах-Муззафар в том бою потерял более тысячи своих несокрушимых батыров? Очень славная победа! Очень!
Султан промолчал.
— Беклербек Мамай, — продолжал посол, нажимая на слово «беклербек», — доволен своим улусником коназем-баши Димитро и не желает раздражать его понапрасну. Говорят, урус-килича Семен Мелик богатую дань привез из Мушкафа?
— Обычную, — ответил до этого молчавший все время Батай-кади. — Пятьдесят тысяч динаров.
— Это хорошо! — воскликнул старик. — Но, — он многозначительно поднял палец, — хитрый урусский коназ Димитро вернул себе ровно столько серебра, сколько вам прислал.
— Когда? — быстро спросил султан.
— Недавно. Когда еще Семен Мелик тут был. Коназ с огромным войском осадил Булгар, разгромил тумен Хасан-бея, взял с него дань в пятьдесят тысяч динаров и спокойно ушел к себе.
Новость ошеломила Али-ан-Насира. Он спросил:
— Как это могло произойти? На каменных стенах Булгара ал-Махрусы мы установили пятьдесят пушек и три тысячи крепких батыров посадили на верблюдов. Урусы никогда не видели ни пушек, ни таких необычных и для них, должно быть, страшных всадников. Они, наверное, испугались и...
— Урусы не испугались. Верблюжье войско они встретили в пешем строю и длинными копьями опрокинули его. Над неповоротливыми зловонными пушками урусы все время смеялись... Мамай-беклербек полагал, что у Хасан-бея есть еще один тумен конницы, но ты, о Великий, оказывается, отозвал его в Сарай ал-Джедид. Беклербек почтительно спрашивает: почему?
— Мне пришлось отбивать натиск кок-ордынцев.
— А зачем? — удивился Ачи-Ходжа. — Надо было выдать Токтамышу полудохлого разбойника и вернуть пайцзу, которую он требовал. К чему было проливать кровь татарских воинов на смех врагам Дешт-и Кыпчака, на потеху данникам Орды?
В другое время Али-ан-Насир наверняка испугался бы и стал оправдываться, но сейчас он только презрительно скривил тонкие пунцовые губы.
Замолчал и Ачи-Ходжа, уловив резкую перемену в поведении султана.
«Силу свою чувствует, — думал беспощадный старик, перебирая сухими пальцами янтарные четки. — На Араб-Шаха надеется. Думает, что его поддержат воины. Это опасно. А значит...»
— Говори. Почему молчишь, килича нашего подданного? — резко прервал тишину Аляут-дин-мухтасиб.
— Я все сказал.