Быль о полях бранных
Шрифт:
Солнце пригревало все жарче. Трава появилась. После зимней бескормицы кони крепли на глазах. Дичи в лесах появилось — видимо-невидимо. Татары повеселели. Мордовские князьки Пиняс и Куторкан снабжали Араб-Шаха и его мурз обильной едой.
И только спала вода в реках, ордынцы, перейдя Цну, внезапно вторглись в Рязанское княжество. Полководец Востока пробовал свой меч на неведомых ему воинах Восточной Европы.
В двух стычках Араб-Шах-Муззафар разбил отряды рязанских воевод и осадил город Пронск. На предложение сдаться защитники крепости сделали из тыквы весьма похожую копию головы наивного пришельца, снабдили ее мерзким
А на утро следующего дня к Пронску подошел с силой бранной сам великий князь Рязанский Олег Иванович. Вот тут-то Араб-Шах и померялся с ним силами. С утра до вечера рубились враги. Ни тот, ни другой не смог перемочь. На второй день сражаться не стали: князь предложил откуп в тысячу новгородских рублей [81] . Хан татарский взял дань и отступил за реку Цну. Из восьми тысяч его батыров назад вернулись чуть более шести, и почти половина из них была ранена.
На Востоке, если он терял столько воинов и не уходил с поля брани, победа его считалась непререкаемой. На Рязанской земле этого не произошло. Араб-Шах понял, что уподобился змее, попавшей на муравейник: страшна, сильна, но обречена на гибель, если стремительно не уползет прочь. Правда, татары успели захватить в плен около полутора тысяч мужчин, детей и женщин (стариков они перебили). Олег Иванович предложил за них еще триста рублей откупа. Араб-Шах подумал и согласился: на базарах Дешт-и Кыпчака ему бы дали за такой ясыр в пять раз больше, но высовывать нос из Мордовской земли было покамест рискованно...
81
Рубль — новгородский серебряный рубль весом 81,5 грамма введен в обращение с 1361 года.
Пока хан зализывал раны, разведка донесла ему: Мамай-беклербек опять сцепился с Идиге. Полководец стал спокойно готовиться к набегу на Нижегородско-Суздальское княжество. Со всей Великой степи сбегались к нему шайки бездомных кайсаков, отдельные роды нищих кипчаков и даже одиночные всадники. Известно, звон золота и серебра манит к себе неудачников и бродяг! А благородный металл у Араб-Шаха был: Аляутдин-мухтасиб из Сарая ал-Джедида сумел вывезти кое-что, да и дань рязанская по тем временам немало стоила.
Жестокими мерами Муззафар стал сколачивать из прибывающей вольницы грозную войсковую единицу — тумен...
Наступило лето. Мордовские охотники и пахари, втайне от своих князьков, принесли весть передовым русским дозорам:
— Идет на вас непобедимый и грозный хан татарский Араб-Шах!
— Спасибо, братки, за весть важную, — благодарили их русичи. — Устережем Арапшу, встретим у пределов земли Нижегородской.
Глава пятнадцатая
Араб-Шах-Муззафар
Мухтасиб Аляутдин чувствовал себя в боевом стане Араб-Шаха не совсем уютно. Полководец не жаловал разного рода чиновников, прока от которых в войске не видел никакого. Терпел как необходимое зло, не более того. А чиновников к нему набежало немало: Мамай-беклербек жестоко расправлялся с изменниками. Муззафар хоть и оставил за перебежчиками их прежние должности, но здесь, при войске, они ничего не значили.
Мурзы привыкли к праздности, изысканной пище, к дворцам и роскоши. Тут же, на земле нищих эрзя, ничего этого не было. Еда — прогорклый ячменный хлеб, сваренная без специй и соли дичина, полусырое конское мясо, вода из ручья, иногда — кумыс, и тот прокисший. Все сановники маялись животами.
И самое главное — никакого почтения. Неприхотливые и закаленные лишениями воины смеялись над ними, а хан не пресекал неслыханную дерзость простых кочевников. Мурзы терпели, ибо деваться им было некуда.
Но хотя сильные мира ордынского и утратили неприхотливость своих суровых предков, некогда прошедших под бунчуком Чингисхана три четверти обитаемого мира, в одном им отказать было нельзя — в хитром и изворотливом уме. Часто собирались они вместе, сетовали на горькое свое житье, говорили:
— Рядом, всего в трех конных переходах, город Гюлистан ал-Джедид стоит. Надо побудить Побеждающего захватить его и сделать столицей нового улуса. Убеди его, — втолковывали мурзы Аляутдину, единственному, которого более или менее благосклонно выслушивал суровый военачальник.
— Мамай не даст нам обосноваться в Гюлистане, — возражал бывший глава совета при султане Али-ан-Насире. — Город не имеет стен. Защищать его не просто. А у беклербека всегда найдется два-три тумена батыров, чтобы вышвырнуть нас оттуда.
— Что же делать? — стенали мурзы.
— Лучше Булгар ал-Махрусу захватить. Там нас Мамай не достанет, — подал мысль мухтасиб.
— Это так, — качали головами чиновники. — Но Итиль широк, и переправиться через него не просто, где столько лодок взять? К тому же на стенах Булгара ал-Махрусы пушки стоят. Да и Хасан-бей будет драться до последнего человека. Мы знаем его.
— Однако урусы не испугались пушек и высоких стен. И Хасан-бей с Мухаммед-Буляком вынуждены были большую дань заплатить коназу Димитро из Мушкафа.
— Урусы умеют брать крепости. А татарские батыры разучились делать это.
— Не сидеть же нам здесь вечно! — в гневе воскликнул один из самых нетерпеливых мурз.
— Хорошо, я попробую поговорить с Араб-Шахом, — пообещал Аляутдин.
Хан выслушал мухтасиба с неизменной скептической усмешкой, ответил ехидно:
— Что, бездельникам надоела грубая пища? Х-ха! Гюлистан ал-Джедид? Это хорошо. Там летние дворцы эмира. Там женщины, подобные луне. Там мягкие постели и сладкое вино. Там много золота и серебра. Это хорошо. Воинов у меня хватит взять город. А дальше что?
— Слух об этом прокатится по всей степи, — вкрадчиво стал убеждать его Аляутдин. — Тогда многие беи и зайсаны приведут к тебе своих воинов. Не все любят Мамая, ты это знаешь.
— Хорошо, — подумав, согласился Араб-Шах. — Объяви мурзам: я пойду на Гюлистан ал-Джедид. Тайны из этого делать не надо, пусть все знают.
— Слушаю и повинуюсь, о Поражающий, — склонился перед ханом мухтасиб. — Я думаю, как только ты захватишь Гюлистан, мы объявим тебя великим султаном Дешт-и Кыпчака.
— Да-да, — рассмеялся полководец. — Попробуйте, может быть, так оно и будет...