Быль о полях бранных
Шрифт:
— Небольшая дружина?
— Ты знаешь. Всего тысяча батыров.
— Всего? Ты представляешь, что такое тысяча батыров, если они настоящие воины? Если на них броня, которую не берут стрелы и не пробивают копья? Знаешь, что это такое? Ты не исполнил моей воли!
— А что я мог сделать? — развел руками Пиняс. — Осляб-бей — настоящий полководец. Он даже повесить меня хотел. Наверное, в его стороне и дозоры не спят?
— Конечно, не спят, — подтвердил Араб-Шах. — У Осляб-бея ни один батыр не спит. А вот в других местах как?
— Пьяные все, —
— А что кричат пьяные урусы в своем стане?
— Кричат, что тебя шапками закидают.
— Как это?! — опешил Араб-Шах.
— Это значит, они тебя совсем не боятся и пренебрегают всей твоей силой.
— А где мой посол и его нукеры? Удалось ли склонить коназа Ивана на дружбу со мной?
— Посол и нукеры убиты. А на дружбу пьяный коназ Иван согласен. Меня прислал с тобой о согласии договариваться, — рассмеялся Пиняс, но кольца не показал, чтоб не отобрали нечаянную драгоценность.
Араб-Шах смеяться не стал, покачал головой в недоумении и сказал:
— Зачем мне дружба с дураком? Кудеяр-бей, пора окружать урусов.
— Слушаю и повинуюсь, о Муззафар! — прижал руку к груди статный молодой полководец в богатой боевой одежде, некогда принадлежавшей самому султану Али-ан-Насиру: он украл этот блистательный наряд, воспользовавшись случаем.
— Это хорошо, когда мне повинуются, — заметил Араб-Шах. — Прежде всего дозоры урусские сними.
Тот ускакал к своему тумену. Хан проводил его недобрым взглядом. Он презирал всякую блестящую мишуру, но осмелиться щеголять перед ним в наряде султана — это...
— Сагадей-нойон!
— Я тут, о Поражающий!
Араб-Шах подумал, не приказать ли преданному нойону поразить дерзкого, но быстро сообразил, что сейчас это не ко времени. Приказал другое:
— Ты нападешь с пятью тысячами батыров на дружину Осляб-бея. Где он сейчас, Осман? — спросил повелитель начальника одного из отрядов разведки.
— Осляб-бей поссорился с коназем Иваном и ушел, наверное, за реку, — сообщил Пиняс. — Это он киличу твоего зарезал и коня-карабаира угнал.
— Это хорошо, — по привычке отметил Араб-Шах. — Но где же все-таки сейчас Осляб-бей?
— Пиняс прав, — подтвердил Осман, — Осляб-бей с батырами ушел за реку. Но он остановился на виду всего войска коназа Ивана. Холм обрывистый занял. У каждого батыра из Мушкафа самострел есть. Очень далеко бьет — на две тысячи шагов!
— Да? — Араб-Шах подумал мгновение. — Значит, Осляб-бей не подпустит к себе и десять тысяч воинов, пока у него стрелы есть.
— Не подпустит, — согласился Осман. — И стрел у него очень много. Сто возов. Верно говорю, сам видел. Вот если бы урусов выманить с холма...
— Да надо бы. Но это потом. Ты, Сагадей-нойон, все же напади на батыров Осляб-бея и не давай ему прийти на помощь коназу Ивану.
— Я сделаю это! — твердо пообещал начальник тумена и умчался исполнять приказание.
Прискакал гонец от Кудеяр-бея.
— Путь за реку открыт! — прокричал он еще издали. — Все урусские дозоры вырезаны!
— Это хорошо. Батыры Дешт-и Кыпчака! — воззвал Араб-Шах. — Вперед!
Тысячники повторили призыв своего властелина, и неисчислимая масса конницы двинулась к реке...
Эх, если б руссы не были столь беспечны! Разве бы допустили они в защищенную пойму хоть одного татарского воина? Все тысячи Араб-Шаха потонули бы в быстрой воде. Но...
С пяти сторон ударили ордынцы по русскому боевому стану. Руссы сначала не поняли, что произошло. А когда поняли, то ничего не успели предпринять. Едва десятая часть всего воинства нижегородского, суздальского и ярославского успела схватиться за оружие. Их без труда побили стрелами. Кольчуги, щиты, мечи беспечных ратников лежали неразобранными в обозе или где попало. А копья и сулицы многих даже не были насажены на древки...
Визг татар и хриплая ругань атакуемых полубезоружных людей, Грохот многих тысяч копыт и звон бранной стали слились в единый могучий гул. Араб-Шах-Муззафар наблюдал за избиением руссов с вершины небольшого холма.
Хан был одет во все темное, сидел на вороном коне и был поразительно похож на черного ворона.
— Пусть пленных больше берут! — распорядился властелин. — Пусть рубят только тех, кто сопротивляется!
Гонцы с этим приказом ринулись очертя голову в гущу сражения.
— Э-э, это ведь шатер коназа Ивана и его советника... как его?
— Коназа Симеона, — подсказал Пиняс.
— Вот именно. Тулуг-бей, возьми тысячу батыров и захвати обоих. — Хан указал рукой в центр русского боевого стана, куда татары еще не успели пробиться.
Огромный тысячник прорычал обязательное о послушании и повиновении, поднял над головой обнаженный меч и повел свой отряд в битву...
Ордынцы безраздельно властвовали на поле боя. Теперь уже редко сверкала сталь отточенных сабель, больше арканы гуляли. Только кое-где возникали островки сопротивления и тотчас вокруг них образовывались кольца из всадников — тут и мечи взблескивали, и стрелы густо стелились. По сути, рукопашных схваток не было: к чему кочевнику без особой нужды свою грудь подставлять под удар копья или тяжелого топора?
Араб-Шах перевел взгляд на княжеский шатер. Там уже возникла свалка. Тулуг-бею не удалось сразу пробиться к ставке главного русского воеводы. Сотни три богатырей в тяжелой броне, построившись, сдержали первый натиск ордынской конницы. Иван был уже на коне, и сталь кольчуги искрила на нем, и меч блестел в поднятой руке. Симеон Суздальский был рядом. На конях была их личная охрана: успели очухаться от хмеля, как смерть в очи глянула. Князья пытались организовать сопротивление, но со всех сторон к ним стекались только татары, их кони, стрелы и кривые сабли. И Иван, бросив всех на произвол врага, поскакал к реке.