Быль о полях бранных

Пономарев Станислав Александрович

— Погоди, Васька, — усадил его на место великий князь. — Все, что ты сказываешь, верно. И полон, взятый на Пьяне-реке и в Нижнем Новгороде, Арапша-хан обещался вернуть. Все это так. А вот ежели взбешенный Мамай не с Арапшей-ханом заратится, а на Русь полки свои двинет, тогда как, а?

— Мамай умен, — глянул на Василия Беклемиша митрополит. — Зело умен. Более двадцати лет правит он Ордой почти безраздельно. За то время в столице татарской Сарае сколь салтанов сменилось? А разве там на троне только одни Мамаевы куклы аль недоумки сидели?

— Нет, отче, — сразу сник Василий.

— То-то. Прав великий князь Московский и Владимирский Димитрий Иоаннович: Мамай может и подождать

на Арапшу-хана идти. Пускай, мол, посидит на златом троне тот Арапша, потешит душу свою. Эмир владетельный, для виду, даже покорность новому салтану покажет, а сам на Русь всей силой своей пойдет. А на Святой Руси разлад — всяк князь к себе тянет. Встанет ли за Москву Олег Рязанский, кто ведает? А вот Михаил Тверской уж точно Мамаю подсобить захочет, чтоб стол владимирский под себя взять...

— Да, это так, — согласился Дмитрий Иванович. — И все ж кому отдать заповедный талисман татарский?

— И все ж я мыслю, — заговорил все время до этого молчавший Семен Мелик, — пайцзу Джучи-хана надобно передать Арапше. Злато слово митрополита всея Руси...

— Поясни, — строго глянул на воеводу великий князь.

— Арапша-хан — хозяин пайцзы. Ему ей и володеть. А ежели Мамай-беклербек право свое на ярлык царский покажет, так пускай его и добывает в Орде, а не на Руси. Я мыслю: не на нас он пойдет, на Арапшу-хана устремит батыров своих. Не из-за пайцзы, то дело десятое, а потому, что стольный град Сарай ал-Джедид ему никак не можно отдать в чуждые руки. Ежели Мамай столицу Золотой Орды отдаст Арапше-хану или кому нето иному, умом и ратными делами славному, то потеряет потом все грады и земли, ныне ему подвластные. Мамай хорошо понимает, что Арапша-хан может сговориться с ярым его врагом Едигеем и притаившимся, словно барс на тропе, владетелем Асторканского улуса Хаджи-Черкесом. До Руси ль Мамаю будет? Пайцзу Джучи-хана надобно передать хозяину, по праву наследования ею ранее владевшему. Так мы и честь свою соблюдем, и людей русских от злого полона спасем. Да и кто, кроме Бога, ведает, может, Арапша стол ордынский накрепко захватит, тогда Русь именно ему дань возить станет. Деяние нынешнее наше он припомнит и во благо нам его обратит.

Дмитрий Иванович посмотрел на митрополита. Алексий молчал, задумавшись.

И снова возбужденно вскочил со скамьи боярин Василий Беклемиш:

— Надо подделать пайцзу Джучиеву!

— Ты в своем уме? — поднял седые брови митрополит. — На бесчестье толкаешь высших мужей Святой Руси!

— Какое бесчестье?! — замахал руками потомок татарского мурзы. — А разве честно поступает с нами Мамай? Русь уже скоро пятьдесят лет дань Орде людьми не дает: так повелел Великий Султан Узбек Гияс-лид-Дин! А Мамай сам ту дань берет набегами. Эмир не господин нам, ибо не султан он и даже не хан. Разбойник он с большой дороги! — Беклемиш аж захлебнулся от скорой и горячей речи. — Я ведь не предлагаю обманывать Мухаммед-Буляка или Араб-Шаха. Араб-Шах выше Мамая во сто крат: он прямой наследник трона Батыева, он происходит по прямой линии от старшего сына Потрясателя Вселенной — Джучи-хана! Он Чингисид!

— Что в лоб, что по лбу, — спокойно заметил Семен Мелик.

Василий Беклемиш поперхнулся, изумленно уставился на него и, безнадежно махнув рукой, плюхнулся на скамью.

— А впрочем, — продолжил вдруг сторожевой воевода и недавний посол в Орду, — резон в том есть. Вручив поддельную пайцзу Мамаю, мы не свершим бесчестья, ибо эмир не имеет на нее никаких прав, тут болярин верно сказал. Это верно, обманом эмир много зла Руси Святой приносит. Вспомните войну с Тверью. Кто возбудил ее? Ивашка Вельяминов — перевертыш Мамаев. Вместе с соглядатаем татарским бежали они в Орду и убедили опять же Мамая передать ярлык на Великое Княжение Владимирское врагу Москвы Михаилу Тверскому.

— Но вся Русь тогда против воли татарской встала, — заметил митрополит. — Бог не допустил несправедливости, и Тверь над Москвой не возобладала.

— Это так, — согласился Семен Мелик. — Однако ж изменник Ивашка Вельяминов доселе в стане Мамаевом сидит и в ус не дует. Козни пакостные строит Москве. Пошто эмир не выдаст нам преступника, а?

Воевода задел одно из самых больных мест в самолюбии Великого Князя...

— А вы говорите — бесчестье! — укоризненно закончил военачальник.

Дмитрий Иванович молчал. Молчал, задумчиво глядя в пространство, и Владимир Андреевич Серпуховский.

— А ты что скажешь, князь? — обратился к нему Василий Беклемиш.

— А-а? — очнулся от дум Владимир. — Я мыслю, дело болярин Беклемиш предложил. Надобно сделать еще одну пайцзу, такую, чтоб от настоящей не отличить, и передать ее Мамаю в обмен за полонянников русских.

— Благое дело — вызволить православных из полона бусурманского, — внезапно согласился с ним и Алексий.

— Ну что ж, — решил Великий Князь. — Быть посему! А кому поручим тайное дело сие?

— Есть у меня в Симоновском монастыре золотых дел мастер, — сказал митрополит. — Он поддельную пайцзу сделает — от настоящей не отличишь.

— Тут не чистое злато, а сплав какой-то, — взял в руки пластину Владимир Серпуховский. — И отблеск со светлой искринкой. Осилит ли тайну сплава умелец твой, владыка? В Сарае уж подделывали пайцзу эту, да Арапша-хан сразу отличил подделку от настоящей...

— Помыслит мастер мой, — уверенно пообещал митрополит. — Найдет сплав нужный.

— У меня тоже есть такой мастер, — обиделся Василий Беклемиш. — Я предложил, а...

— Успокойся, болярин, — оборвал его Великий Князь. — Помни, нам измены опасаться надобно...

— Что-о?! — вскипел потомок татарских мурз и схватился за рукоять кинжала.

— Сядь! — жестко приказал Дмитрий Иванович. — Никто тебя в измене не винит. Но на подворье твоем всяких глаз бывает, тоже и из самой Орды сродственники. Все они люди мирские, к соблазнам охочие. В монастыре-то надежнее тайну схоронить. В монастыре люди духовные, под Богом живут.

Василий сел, тем давая понять о своем согласии с доводами великого князя.

— Так и порешим, — обвел всех строгим взглядом Дмитрий Иванович. — Сейчас мы встретим посла от Арапши-хана. Покажем ему пайцзу и уговоримся о цене ее. А потом, владыка, я передам ее тебе. Но на седмицу, не более.

— Добро, пусть так. Мыслю, искусник мой и ранее благое дело сотворит.

— Пускай не торопится. Надобно так подделку изготовить, чтоб ни единую царапину не пропустить. И вес чтоб до малой доли золотника [98] совпал.

— Знамо дело.

— Василий, зови посла Арапши-хана!

Пока боярин выходил в подклеть, где маялся в ожидании мурза Аляутдин-мухтасиб, Дмитрий Иванович прикрыл пайцзу расшитым полотенцем.

В отличие от Мамаева посла, этот в пояс поклонился Великому Князю Московскому и Владимирскому, цветисто приветствовал митрополита всея Руси, а Семену Мелику, как давнему свому знакомцу, чуть ли не на грудь кинулся. За стол сел только после трехкратного приглашения: хитер был бывший великий карача султана Али-ан-Насира, потому и жив до сих пор в страшное междоусобное время.

98

 Золотник — древнерусская мера веса: 4,266 грамма.