Быль о полях бранных
Шрифт:
И все мысли о митрополите тотчас вылетели из головы. Все, что Дмитрий Иванович увидел при объезде новых слобод на окраинах Московского княжества, было того же никудышнего качества. И то хорошо, если это самое качество не передохло еще в пути.
Великий Князь, согнав коня в снег, объехал обоз. На каждых третьих санях лежали деревянные сохи со стертыми железными наконечниками — явно, вот-вот развалятся. По его указу слобожане должны были получать крепкие плуги, ибо им предстояло распахивать давнюю' залежь, а то и целину. С сохами там нечего было делать.
«Воры! — в который раз подумал Великий Князь об исполнителях его воли. — Свой хлам
— Что в остальных возах? — спросил он обозников.
— Дак ить жито да иные семена, — вразнобой ответили мужики.
— Взвешивали?
— Дак ить кто ж про то ведает?
«Болярин» хоть и был в простой одежде, но грозой от него веяло и властность читалась в очах. Мужики испугались, сами не зная почему. Некоторые порывались было встать на колени, но гневный всадник приказал:
— Встать!
Мужики выпрямились.
— Кто все это вам выдал?
— Дак ить все сие дал нам для устройства жизни кормилец наш, зело добрый и боголюбивый Великий Князь Московский и Владимирский Митрий сын Иоаннович.
Митяй не выдержал и трубно хохотнул.
Властитель Московский стремительно обернулся к нему, очи метнули молнии, рука непроизвольно потянулась к рукояти меча. Архимандрит не испугался, только пожал плечами в смущении: извиняй, дескать. И тогда лицо Дмитрия Ивановича стало наливаться краской нестерпимого стыда: «Вот так сирые слобожане и этот никчемный дар за благо великое приемлют. Боляре-мздоимцы тем и пользуются. А мне за корыстные деяния помощников моих стыд принимать приходится!»
— Поворачивай назад! — приказал он обозникам.
Мужики не поняли.
— Поворачивай в Москву! — пояснил грозный всадник. Потом, видимо, сообразил, что эти смерды его никогда не поймут, еще, чего доброго, взбунтуются, сказал более мягко: — Я Великий Князь Московский и Владимирский Дмитрий Иоаннович. А указом моим велено вам добрую скотину и все прочее выдавать сполна. Вот там, в Москве, и спросим вместе с того, кто обворовал вас. Поворачивай, робята. Эй, отроки! Помогите им, не то свалятся сивки-бурки их и более никогда не встанут!
Дмитрий Иванович сам соскочил с коня и стал подсоблять разворачивать подводы на узкой лесной дороге. До мужиков дошло наконец, что к чему, и они кинулись к своим клячам, чтобы споро исполнить повеление сердитого боля... тьфу, Великого Князя то есть.
«А хозяин-та наш Митрий Иоаннович прост и доступен да и черной работы не гнушается: вишь как подводы ворочает, — думали при этом слобожане. — Однако ж гро-озен, не приведи Господь!»
Мужики и сами-то не больно верили, что с помощью такого тягла, расшатанных сох и коровьего поголовья чего-нибудь добьются, больше на силу свою да смекалку полагались. Да ведь дареному коню в зубы не глядят. И за то, что они получили даром, от чистой души молили Бога за князя Дмитрия Ивановича и до земли кланялись важному (не чета великому князю) пузатому боярину. А он, боярин тот, оказывается, их просто-напросто обворовал.
«Ну, держись теперича, — сполошно соображали мужики. — Князь-та, видать, крут. Поглядим, кому и чем ответить придется. Не нам бы самим в первую голову!»
Дружинники сноровисто помогали смердам. Тут же с засученными рукавами суетился и Митяй. Поселенцы ахали, когда архимандрит приподнимал за задки тяжело груженные сани и в два приема становил их задом наперед. И если бы не возницы, лошади бы при этом наверняка валились с ног. Пахари сразу приняли Митяя за своего и костерили почем зря. Игумен скалил лешачьи зубы, хохотал громогласно в ответ на острое словцо и в долгу не оставался. Смерды так и не поняли, кто же это такой. И потом, много времени спустя, слушая его проповедь в Успенском соборе, не узнали его. Да и кто бы мог подумать...
Когда обоз поворотили вспять, Князь вскочил в седло и приказал:
— Пересвет, проводи их под охраной на Кучково поле. Гляди, кабы не обидел кто.
Светловолосый молодец огромного роста осклабился белозубо, ответил весело:
— Не бойсь, княже. Никто не обидит.
— Ну и добро. А ты, брат Володимир Ондреевич, скачи что есть духу в Москву. Возьми теремную стражу, мечников [113] , дьяка [114] и схвати всех воров в слободских дел доме. Привезешь их також на Кучково поле. Пускай там все боляре московские соберутся, кто в граде нынче есть. Ишь обрадовались, что я из дому отлучился! Поживей, Володимир. Я следом буду.
113
М'eчники — судебные исполнители; вооруженные блюстители порядка в городах и крупных поселениях.
114
Дьяк — начальник канцелярии великого князя.
Князь Серпуховский пришпорил коня и исчез в морозном искристом мареве. Дмитрий Иванович с оставшейся охраной — двумя всадниками — и архимандритом спешной рысью последовал за ним...
Властитель земли Московской и Владимирской въехал в свою столицу почти незамеченным. Воротная стража не обратила на него ни малейшего внимания — мало ли всяких бояр с дворней своей шляются туда-сюда.
Но Москва уже бурлила. Слух пронесся: из слободского наказного великокняжеского двора схватили всех бояр и писцов во главе с именитым Фролом Лисой-Кошкиным. На Кучковом поле с колокольни храма Благовещения истошно голосила медь. Купцы закрывали лавки, посадские ремесленники — свои мастерские и спешили на зов. Смерды туда же подводы правили. Голытьба сбегалась со всех концов, чтобы насладиться бесплатным зрелищем, глотку подрать да и поживиться кое-чем в густой толпе любопытных.
Так что Дмитрий Иванович почти никого не встретил по дороге к дому. А и встретил кого, так Князя и не узнали в простой-то одежде. Пробыл он дома недолго, обнял Евдокию — жену свою, — подбросил на руках и расцеловал сыновей, переоделся скоро в парадный наряд и в сопровождении сильной стражи появился на Кучковом поле как раз, когда туда подходил встреченный им в лесу обоз.
Толпа притихла, увидев властителя земли Московской и Владимирской, расступилась. Князь въехал в круг, соскочил с коня и легко взбежал на возвышение, построенное для подобных случаев.
Стража встала внизу, впереди помоста. На снегу, у подножия его, валялись связанные шесть человек. И еще с десяток, одетых победнее, стояли на коленях лицом к возвышению. Один из связанных, толстобрюхий и рыжебородый, с выпученными зелеными глазами, при задержании, видимо, сопротивлялся, был сильно помят и растрепан. Богатый кафтан его был изодран в клочья, шапки и в помине нет, и даже один синий сафьяновый сапог куда-то запропастился. То был Фрол Лиса-Кошкин — глава слободского двора, друг детства великого князя Дмитрия Ивановича. Он выл недуром: