Быль. Небыль. Возможно будет

Герасимов Анатолий

– Тайка. Охота. Тавно усол, узе мноко тней.

Я огляделся. За простым деревянным столом, ловко орудуя ножом, разделывала рыбу круглолицая старуха. На огромной плите большой котел. Разделав рыбу, старуха бросала ее в котел и мешала деревянным черпаком. На меховом наборном коврике сидел, не спуская с нас раскосых черных глаз, малыш лет трех, в простой полотняной рубахе и торбасах.

– А разве вы его в ясли не водите?

– Засем не вотим? Конесно, котим. Но сейтяс тохтора приехали, и мы не посли.

Я вопросительно посмотрел на фельдшера, который, словно бы извиняясь, пояснил:

– Что поделаешь! Бригады к нам каждый год приезжают – пора бы и привыкнуть,

а для них это вроде праздника.

Я обратил внимание на фотографию на стене. Молодой нивх в темном костюме, в белой рубашке, при галстуке.

– Алексей это, сын нас польсой, – с гордостью объяснила хозяйка. – Фторой курс института в Хапаровске контяет. Утителем путет. Отень он у нас умный. Польсой теловек путет. – Она достала пачку писем. – Вот письма писет. Летом приехать опешал.

Старуха отбросила рыбу, тщательно вытерла руки полотенцем, выбрала из стопки одно письмо, надела очки и, расправив листок на коленях, стала медленно водить пальцем по строчкам. Из глаз-щелок показались слезинки.

– А вы сами работаете? – спросил я хозяйку.

– Конесно, рапотаю, затем не рапотать. На ферме рапотаю, с олесками. – И, предупреждая возможный вопрос, добавила: – Сейтяс не рапотаю – тохтора приехали.

Мы сердечно распрощались с хозяевами, и перед уходом я подарил малышу шариковую авторучку, которую он крепко схватил своими ручонками.

Возвращаясь из таких вот командировок, в которых я чувствовал себя деловым, полезным, необходимым человеком, я особенно остро воспринимал свою беспомощность в райцентре. Методика просьб, уговоров, даже угроз себя не оправдывала. Порою я начинал терять веру в себя и в смысл своих действий. В самом деле, не позакрываешь же все, как цех на рыбозаводе! Иногда хотелось просто плюнуть или выкинуть что-нибудь этакое, после чего ни райкомхоз, ни рыбозавод, ни другие учреждения не могли бы по-прежнему отмахиваться от меня. Вспоминал даже «Цитадель» Кронина и готов был уподобиться Эндрью Мейсону, взорвавшему канализацию, отравлявшую городской водопровод. Не взорвать ли и мне больничный коллектор? К счастью, до этого я не дошел.

Одну свою идею, правда, осуществил…

В одно субботнее утро в разных, особо неблагополучных местах поселка около гор смерзшегося мусора появились высокие шесты с деревянными щитами. На них ярко, броско написано: «Внимание! Здесь возможный очаг инфекции! Виновный – райкомхоз!» И так везде, с вариациями текста, с указанием виновных.

Около щитов останавливались люди, читали, сначала смеялись, а потом задумывались, соглашались. Субботу и воскресенье – нерабочие дни – щиты простояли нетронутыми. В понедельник они исчезли. Но во вторник утром появились опять и простояли до полудня. В среду тоже. В больнице на меня стали поглядывать с любопытством. Атмосфера накалялась. В четверг Борисов объявил, что меня вызывают на бюро райкома партии, и ядовито добавил, чтобы я подготовил достаточно убедительную аргументацию для объяснения своей партизанщины. Потом суховато сказал:

– Я пытаюсь вашими глазами взглянуть на все. У вас впечатления-то свежие. И что же получается? Приезжаете вы, столичный житель, к нам, на глухую, глуше не бывает, периферию. И видите – грязь кругом, канализации нет, помойки не убираются… И вы во многом правы. Но все-таки старайтесь подходить к тому или иному вопросу с пониманием, а не только с блокнотом для актов и предписаний. Вам надо стать не судьей, а участником общего дела. – Он потянулся рукой к моей пачке и вынул сигарету. – Приму грех на душу. Два года не курю, а вот потянуло. Да с вами не только закуришь,

а и запьешь, пожалуй. – С удовольствием затянувшись, продолжил: – А ведь, когда я сюда приехал, что здесь творилось! И дизентерия была, и брюшной тиф. Дома черт знает какие. Больницы практически не было – так, барак с койками и два врача. А теперь, не для хвастовства скажу, больница наша одной из лучших в области считается. Вот только канализация подвела. Но ничего, исправим. Смотрите, вскрывайте недостатки, без этого нам нельзя. Но только не будьте посторонним, не увлекайтесь администрированием. Может, этот поселок для вас на долгие годы родным станет. Поэтому и относитесь ко всему, как в своей собственной семье, в своем хозяйстве…

Потом я долго раздумывал над словами главного и постепенно пришел к мысли, что он прав. Нельзя было ограничиваться в работе только узковедомственными рамками. Поселок небольшой, все люди на виду, знакомы друг с другом. Надо вливаться в эту большую семью: не только поучать, но и помогать. Может, тогда стану не занудливым и мешающим другим «штрафователем», а по-настоящему нужным человеком.

Для подготовки доклада на бюро райкома пришлось еще раз встретиться и побеседовать со всеми людьми, затронутыми в материалах, переданных мною Воропаеву, первому секретарю райкома. Было расписано все, что должны сделать организации, начиная от районных и кончая главками и министерствами. К докладу были приложены проекты писем, сообщений и ходатайств в разные инстанции.

Заседание бюро райкома проводилось расширенное. На него были приглашены почти все члены райисполкома, ответственные работники районных организаций.

Выслушав мой доклад и просмотрев все приложенные материалы, Воропаев сказал:

– Вопросы к докладчику есть?

Поднялся маленький сухой старичок – заместитель директора райкомхоза:

– Молодой человек, видимо, забывает, что здесь не Москва. Теплых туалетов у нас, к сожалению, нет, а помойки – что ж, они на морозе, бывает, и льдом покрываются. На то и мороз.

Воропаев прервал его:

– Товарищ Седой, я спросил, есть ли вопросы?

– Извините. – Старичок сел.

– Так есть вопросы?

Все молчали. Из задних рядов кто-то бросил: «Да все ясно. Нет вопросов». Андрей Игнатьевич тяжело оглядел собравшихся:

– Так, значит, вопросов нет. Ну и правильно, какие могут быть здесь вопросы. Верно же все сказано. – И вдруг взорвался: – А я вас всех спрашиваю: неужели для того, чтобы вам это здесь все рассказать, должен был приехать сюда товарищ из Москвы? У нас у всех, что, глаз не было? И мне стыдно сейчас все это слушать. За вас, за себя стыдно. Если хотите, стыдно перед новым человеком. Мы здесь за эти два-три года столько всего сделали и, извините, дерьмо вывезти не можем. И вам, Аркадий Ильич, стыдно в первую очередь. Главный врач района. Куда вы смотрели? Мало того, какую-то клоаку вокруг больницы развели. Короче, райкомхозу даю срок три дня. Если за это время поселок не очистите, разговор другой будет, предупреждаю.

– Да у нас, Андрей Игнатьевич, машин и людей нет.

– Людей дадим. Машин сколько надо?

– Хотя бы штуки три и бульдозеров пару.

Воропаев посмотрел на директора лесозавода:

– Павел Спиридонович, выручишь коммунхоз техникой?

– Придется, – вздохнул тот и добавил: – Как всегда.

– Ну, вот так, на этом точка. И чтобы мы больше к этому вопросу не возвращались. Теперь больница. Доложите, товарищ Борисов.

– Вы же знаете, Андрей Игнатьевич, – встал Борисов, – этот вопрос с бородой. Денег, денег, нам, к сожалению, не дают.