Быль. Небыль. Возможно будет

Герасимов Анатолий

Прямо скажем, дело это не из приятных, но кто-то сказал, что стыд не дым – глаза не выест. Через некоторое время хождения по мукам завершились: был определен кооператив, уплачен вступительный взнос, и наконец переезд молодой семьи на новую квартиру состоялся!

Не успели расположиться, как во весь рост встал призрак кредиторов. Как говорится, долг платежом красен. Однако перспектив никаких! Выручила очередная прекрасная идея, заманчивые слова «районный коэффициент». Но он существует и в Норильске, и в Красноярске, и в Магаданской области, и во многих других местах. Куда же поехать? И дрогнула романтическая струнка моей души. Сахалин! Именно Сахалин, и только Сахалин!

Этот остров рисовался мне таинственным, овеянным легендами и романтикой, огромным сказочным кораблем.

Соответствующие инстанции очень доброжелательно отнеслись к моей инициативе, и скоро у меня на руках было не только направление с Сахалинский облздравотдел, но и определенная сумма «подъемных». Эта сумма должна была поднять только меня, а жене с сыном предстояло, как Пенелопе, ждать возвращения мужа.

Честно говоря, я не ожидал, что события на новом этапе моей биографии начнут развиваться столь стремительно. Не более чем через три дня со времени моего вылета из Москвы я уже трясся в общем вагоне пассажирского поезда, который вез меня в отдаленный район острова к месту нового назначения. Изредка, словно не веря себе, я ощупывал в кармане солидную пачку денег и направление на пост замглавврача объединения по санитарно-эпидемиологической работе.

Такого предложения я не ожидал: стаж работы у меня небольшой, опыта руководящей работы совсем никакого. Почему же я согласился? Не последнюю роль тут сыграли слова главного врача облздравотдела:

– Район, конечно, тяжелый. Его у нас называют «Сахалин на Сахалине».

После таких слез отказываться было просто неловко. Он бы, наверное, счел меня трусом. Но главную роль сыграло все-таки другое. Это назначение сулило перспективы профессионального взросления и самостоятельного труда, о которых в Москве почти невозможно и мечтать.

Итак, я ехал в душном вагоне и внимательнее, чем прежде, приглядывался к людям – ведь это были сахалинцы, теперь мои земляки.

Люди с мешками, чемоданами, сумками ехали из областного центра домой. Вот тоненькая девушка, почти девочка, в теплом платке и шубке. Платок распростался по плечам, волосы сбились на одну сторону, лицо пылает румянцем, а глаза все время удивительно меняются: то они восторженные, то задумчивые, то нежно-мечтательные, отрешенные. Она вся в себе. На перроне ее провожал парнишка. В вагоне один солдатик стал было за ней ухаживать, но девочка посмотрела на него как-то просительно-огорченно, и он оставил ее в покое.

Солдатик совсем молодой, стриженый, из-под распахнутого полушубка поблескивают какие-то значки. Видно, он ими ужасно гордится: все время старается распахнуть полы пошире.

Пожилая женщина, в валенках и шерстяной фуфайке. Шубу сняла – запарилась. Удобно прилегла головой на туго набитый рюкзак, привалив ноги к огромному мешку. На лице – забота.

Поезд идет, постукивая на стыках и раскачиваясь на узкой колее. Разговор не клеится. Иногда вспыхнет, коснется чего-нибудь вроде новогодних праздников или погоды и снова затихает. Вдруг я задремал. Проснулся, когда кто-то стал дергать меня за рукав:

– К вашей станции подъезжаем, собирайтесь.

Я простился со спутниками и вышел. Здесь, в тесном зале ожидания, пришлось коротать ночь. Утром я добрался автобусом до аэродрома, а потом долго летел над сопками, большими и маленькими, пока они не сменились тайгой. Казалось, она тянулась до конца горизонта и была похожа на волнистое мохнатое одеяло с большой белой заплаткой, на которую мы и стали снижаться. Сделав круг-другой над снежным полем, самолет приземлился и подкатил к маленькому прилепившемуся у кромки тайги деревянному дому.

Я не без волнения спустился на землю, где мне предстояло провести немало времени. Большинство прилетевших остались дожидаться другого самолета, а я вышел на дорогу. Там стояли сани, запряженные гнедой приземистой лошаденкой, с бахромой сосулек на лохматой морде и заиндевелыми ресницами. Возница, казалось, не обратил на меня ни малейшего внимания, сделал только неопределенный жест в сторону саней и, когда я сел, взмахнул кнутом. Через некоторое время он все же деланно-равнодушно, даже не оборачиваясь, поинтересовался:

– Откуда же будете в наши края?

Я понял, что вопрос относится ко мне:

– Из Москвы.

Возница всем корпусом повернулся и оценивающе осмотрел меня:

– Из самой столицы, значит. И куда, ежели, конечно, не секрет?

– Какой же секрет: работать к вам в больницу.

– Это что ж, хирургом аль как терапевт?

– Да нет, санэпидслужба.

– Это что ж за зверь такая?

– Ну, в общем, это, чтобы в поселке чисто было, эпидемий чтобы не было…

– А, значит по уборным, помойкам и заразе прочей разной, – подвел он итог.

– Вроде этого, – согласился я.

Он же, словно приняв мое немногословие за пренебрежение к тому краю, где мне предстояло жить, разговорился не на шутку:

– Места у нас прекрасные, особенно весной и летом. Утки и другой дичи уйма, ондатра, даже медведи – кого здесь только нет. Вы не охотник?

– Нет, и даже не рыбак.

– Жаль, а то у нас кто не рыбачит, так с ружьишком ходит. Красота здесь! – Он сделал широкий жест рукою.

Я огляделся. Дорога петляла среди тайги. Огромные сосны, кедры, лиственницы запорошены снегом. Среди них сплошной, непроходимой стеной вставал подлесок. Зверю здесь, ясное дело, раздолье. Мы свернули на широкую, наезженную машинами дорогу. Теперь частенько нас обгоняли или шли навстречу МАЗы, КрАЗы, самосвалы, трелевочные тракторы.

– Да, места чудесные, и в то же время не глухомань – жизнь, вижу, кипит. Ну, а люди как?

– Люди?.. – задумался возница. – Разные, как и везде. Одни за этой самой романтикой едут. Только из-под мамкиного крыла – и за острыми ощущениями. А жизнь здесь суровая. Трясет частенько. Цунами на побережье бывают, – почти с гордостью сказал он. – А зимой пурга закрутит – так на несколько дней. Дома с крышами заметает – откапываем потом. Почта не поступает, продукты свежие – тоже. «Романтики» как на это посмотрят, так через год их и след простыл.