Была у Егора «Красавица»
Шрифт:
С косогора по тропинке можно было спускаться по одному, и он шёл впереди, боком, держа её за руку.
Вот и Дон.
– Ух, ты! – сказала она восхищённо.
И он почувствовал гордость за эту могучую реку.
Дон и в городе был широк и полноводен, но здесь разливался на рукава и заводи, сплошная речная гладь.
Трое мальчишек в плавках поднялись в рост на узкой полоске песка. Девочку они заметили издали, не местную, не станичную. Не ожидали – в своей мужской команде. Но раз Ромка привёл!
Сейчас все трое стояли, пока Ромка вёл Алю за
– Привет!
– Привет. Знакомьтесь – Михаил, Сергей, Виктор. А это Аля. Кто обидит словом, или как, будет иметь дело со мной.
Витёк засмеялся коротким смешком:
– С чего ты взял, что её кто-то собирается обижать? Мы с девчонками не воюем. Это у вас в городе, наверно, такие порядки. Плавать умеешь, девочка?
– Не умеет, научим, – ответил за неё Ромка.
– Умею, конечно. У нас хороший бассейн в пансионе.
Домой возвращались вечером. Жара спала, люди шли с работы, мальчишки вывели велосипеды на простор главной улицы. Станица ожила.
Шли стайкой – Аля посредине, Витёк слева, справа Ромка, Миша и Серёжка сзади.
И какая-то бойкая девчонка кричала из-за своего забора:
– Витёк, ты что, записался к ней в свиту? Тебе своих девчат мало? А ты, залётная, гуляй с городскими, наших ребят не замай, хуже будет!
Аля опускала глаза, Витёк независимо смотрел вперёд, и процессия двигалась дальше. Первыми отстали Миша и Серёжа, свернули на свою улицу. А Ромка с Витьком довели Алю до калитки. Она повернула щеколду, оглянулась:
– Пока! – И такая сияющая улыбка, глазам больно.
Глава 8
Врач велел полежать недельки две, но Егор встал к выходным. Ему было тяжело дома – из него ушла жизнь, когда не стало Тони. Столько лет прошло, а он не может себе простить – не досмотрел, не уберёг.
Как-то сказала:
– Устала я, Егорушка.
– Есть от чего, такое хозяйство тащим, огород, картошка, кабанчик, птица. Всё детям да внукам – варенья, соленья! Морозильник с осени мясом и птицей набиваем, и каждую копейку – туда. Всё, мать. Никаких кабанчиков, картошку – только себе, уж как-нибудь купят на рынке. Корову оставим, не отдавать же в чужие руки. Поживём для себя, путёвки возьмём в санаторий зимой.
– Какой санаторий! А корова, а несушки? И хата вымерзнет, не натопишь.
– Одна поезжай, досмотрю за всем.
Не хотела ехать, ох, как не хотела! Вернулась до срока, диагноз был, страшней некуда. Не поверил, повёз в область, в лучшую клинику положил. На операцию шла своими ногами и улыбалась, улыбалась, чтобы ему не страшно было.
Операция прошла хорошо, постарались хирурги. Но сердце не выдержало. Опомниться не мог, поверить не мог…
После похорон неделю пил и не пьянел. Потом ушёл на «Красавице» вверх по Дону. Вернулся дня через три или четыре, когда водка закончилась. Говорят, помогает забыться. Ему не помогла.
Варя, соседка, встретила у ворот. Наверно, выглядывала его «Красавицу» с того же мыса. Пошла за ним в дом и частила, частила:
– Невестка ваша мне корову продала. Деньги я отдала, чтобы она кого другого не искала. А уводить к себе не стала, вдруг вы не позволите.
– Как не позволить, если вы деньги заплатили. И корова мне теперь ни к чему.
– Можно, она в вашем сарае постоит, мне её и держать-то негде?
– Пусть, только ухаживайте сами, и молоко ваше.
Потом, потом… Молоко ему каждый день и масло, и творог, и сметану. И еду какую-то. Он рыбачил ещё, на рынок не ездил, улов раздавал – ей, Николаю, себе на уху и жарку, ничего другого не готовил, не умел. Отказывался сначала от её заботы, а потом рукой махнул.
Жил, как в тумане, поверить не мог, что Тони нет, не то, что привыкнуть. По дому ничего делать не хотелось. Весной вышел в огород, постоял, воткнул в грядку лопату и ушёл в дом.
Варя убирала в доме и во дворе, когда его не было. Приходил – чисто и обед на столе. А года через два нелепый разговор:
– Ты один, я одна…
– Прости, Варя, хорошая ты, добрая, и молодая ещё, тебе ровня нужна. В моей хате одна хозяйка, Тоня. И вот здесь – ударил себя в грудь, – тоже она одна.
Убежала, не заикалась больше. Сын у неё в тюрьме по третьему разу…
Время шло, он начал сдавать, и как-то получилось, что она стала почти хозяйкой. И уберёт, и на стол накроет, и рубаху глаженную на спинку стула повесит, пока Николай парит его в баньке.
Перед Варей он был в долгу, кругом виноват.
Глава 9
Нюра накрывала на стол, и Аля стала ей помогать.
– Как тебе Дон?
– Прекрасно! Я же в реке никогда не купалась, только на море и в бассейне.
– Сейчас отец мальчишек привезёт, будем обедать. Когда я на дежурстве, ты помогай ему, хорошо?
– Конечно, тётя Нюра, вы говорите, что нужно, я всё сделаю!
– Отдыхай, набирайся солнышка, вон ты какая бледненькая. Небось, в Лондоне совсем солнца не бывает.
– Да бывает, конечно!
Вернулся дядя Коля с мальчишками, в доме стало шумно и весело. И привёз ей флэшку, можно включать Интернет!
Поздно вечером ей удалось добраться до ноутбука.
И ушли в невидимые сети Интернета три письма, два коротеньких, маме и папе отдельно. И длинное – единственной подружке, они дружили все семь лет.
Аля хорошо помнила первые дни в пансионе – домашний ребёнок в чужом неприветливом доме. Пятнадцать девчонок разного возраста.
Одни приехали на полный курс, других присылали на год или два пожить в англоязычной среде, чтобы язык стал своим и лёгким, как родной.
Все говорили по-английски, Аля не понимала ни слова и молчала. Её прозвали Немой, над ней смеялись все, кроме Барби, высокой чёрненькой девочки, очень красивой, с огромными серыми глазами.
На самом деле её звали Мария, но так – только учителя и классная дама. Она подсела в первый же вечер, когда Аля тихонько плакала в подушку.