Были всякие дела, жизнь в Отечестве цвела
Шрифт:
А на открытой эстраде не только пели песни и играли на музыкальных инструментах, но и устраивали показательные боксерские поединки. Зрелища были не очень приятные. Здоровенные мордовороты публично чистили друг другу рыла. Разбитые носы, распухшие брылы, мокрые от пота и крови, липкие перчатки, удары которых сотрясали головы и звонко отдавались в раковине эстрадной площадки.
Жизнь – штука сложная
Гораздо приятнее было, когда в выходной день тут играл
В комиссионном магазине кто-то из этих ветеранов, имея нужду в деньгах, предлагал на продажу боевые награды. И находились жучки, которые, минуя прилавок, где наградам быть не полагалось, покупали ордена и медали за совсем небольшие деньги, мотивируя это тем, что подобных побрякушек, мол, теперь много и практической ценности они не имеют. Слезы наворачивались на глаза при виде такого. Уходил солдат, унося в кармане смятые купюры, а на груди на гимнастерке дырки от орденов… Кому-то выпить хотелось, потому что жизнь не сложилась, кто-то, наверное, родным хотел материально помочь…
Это было время радостных ожиданий счастливых перемен. Великое поколение фронтовиков-победителей заново отстраивало страну. Работали беззаветно, ясно осознавая, что за эту возможность многие их товарищи заплатили своими жизнями. И не было тогда среди нас, хулиганистых, в общем-то, пацанов, никого способного чем-то намеренно обидеть бывшего солдата. Мы уважали их.
А бабки по выходным тянулись к Воскресенской церкви, что стояла на берегу реки Кокшаги. Впрочем, кажется, уже где-то в самом начале шестидесятых церковь снесли. Бабки сетовали, что придется теперь в село Семеновку ездить, где действующий храм остался. Далеко… На месте порушенной церкви появились ямы, через которые пацаны проникали в церковные подвалы. Слухами тогда земля полнилась. Ребята во дворе пересказывали, что видели в подвалах кости человеческие, к стене прикованные. Но, скорее всего, это было вранье. По тем подвалам вплоть до конца семидесятых через разломы в асфальте шпана лазила, устраивая там гнезда. Кстати, после сноса церкви в городе долго говорили о том, что крест на куполе никак свернуть не могли и, кажется, даже взрывали. Хотя за достоверность таких утверждений не ручаюсь, что не видел – то не видел…
Из бараков в новостройки
Йошкар-Ола походила на большую строительную площадку. Дома росли, как грибы. Центр города постепенно приобретал цивилизованный вид. Кто теперь вспомнит, что когда-то на месте площади Ленина деревянные хибары, окруженные дровяниками и сараюшками, наползали друг на друга, образуя густонаселенный «шанхай» – отголосок времен минувших. Кто вспомнит, сколько неприятностей милиции доставлял раскинувшийся за перекрестьем улиц Коммунистической и Первомайской, «японский городок», состоящий из хаотично настроенных бараков, где проживал подчас очень необеспеченный люд. Из коридоров этих бараков многие пацаны уходили прямиком в зону. Кто за кражи, кто за разбой, кто просто за хулиганство. Тут могли кастетом или тяжелым гаечным ключом по башке двинуть. Ходили слухи, что у тамошнего заводилы Коли-японца при обыске нашли трехлитровую банку, полную золотых часов (якобы он ювелирный магазин «почистил»).
Бараки в «японском городке» были старые, черные, щелястые. Я бывал там иногда в гостях у своего одноклассника. После нашей трехкомнатной «сталинской» квартиры это был совершенно иной, не обустроенный, тесный, неопрятный мир. Где на грязных гнилых подоконниках и черных столах лежали остатки пищи, закопченные печки дымили, а летом было полно мух, которых хозяева ловили, развешивая липкие ленты. В кухне у плиты вперемежку с посудой и всевозможными тряпками, сушилась обувь, добавляя в эфир запахи непростого человеческого бытия.
И этот старый дом на улице Пушкина за школой №11 тоже дожил до наших дней, хотя, говорят, его еще пленные немцы строили. На углу внизу когда-то был “сороковой” продуктовый магазин, а прямо над ним жилые двухкомнатные квартиры, имеющие треугольную нестандартную комнату с выходом на тяжелый балкон с лепными решетками.
К середине шестидесятых таких уголков неблагополучия становилось все меньше. Частные деревянные дома еще долго будут украшать городские улицы, некоторые стоят до сих пор, но бараки – этот рассадник шпаны и людских пороков, где никто не имел права на полноценную личную жизнь, эти бараки рушили решительно и без сожаления.
Счастливые люди на разном подручном транспорте, бывало, даже гужевом, перевозили свои скудные пожитки, упакованные в узлы в новые многоквартирные дома. Во дворах этих домов возникала новая общность людей, имеющих «свое» жилье. Люди становились добрее. В выходные дни во дворах из открытых окон звучала музыка, мужики играли в домино или карты, и втихаря от жен попивали дешевый портвейн. Женщины занимались семейными делами и ходили друг к другу в гости почаевничать, поболтать. А ребятишкам новые места обитания приносили новые знакомства, открывали новые горизонты. На чердаках многоэтажных домов, куда сорванцы летом лазали как по внутренним, так и по наружным лестницам, был таинственный полумрак, водились голуби и казалось, что облака можно достать руками.
Конец ознакомительного фрагмента.