Былое без дум
Шрифт:
ста-ста пятидесяти человек. Правда, труппа в это число не входит.
В нижнем фойе и в гардеробе свет притушен. Бросается в глаза необычная для этого театра тишина. Все здороваются, но говорят вполголоса. На лестнице Галина Борисовна Волчек с ассистентами продают счастливые билеты беспроигрышной лотереи всего за один рубль. Розыгрыш - сегодня же, на сцене, так что не упустите свой шанс!
В верхнем фойе света побольше, работает буфет, чувствуется некоторое напряжение от предвкушения предстоящего удовольствия. Наконец открываются двери в партер. Первые ряды просьба не занимать. Но всем хватает места в середине
Следующий выигрыш, как вы, вероятно, уже догадались, достался снова ему же, юбиляру. И так продолжалось до тех пор, пока на сцену не выкатили двухколесный новенький велосипед.
Все это "безобразие" было подстроено Шурой Ширвиндтом и его "подручными" из "Современника".
Володин как-то сказал, что другого времени у нас скорее всего и не будет. И потому мы должны жить во времени настоящем, никак себя самих не обманывая. Он сам так живет - без суеты и каких бы то ни было жалоб или претензий. И своим примером молча учит других, поддерживая в каждом из нас чувство собственного достоинства.
Борис Михайлович! Ты скрупулезно вспоминал о знаменитом юбилее А.Володина. Добавить нечего, кроме нескольких слов о Володине вообще, вне данного эпизода с юбилеем.
Ну, во-первых, если тебе и символическому читателю интересно, я могу приложить к этой странице воспоминаний текст нашего поздравления, который в муках мы родили с Анатолием Михайловичем Адоскиным и с ним же читали его на володинском юбилее, отдаленно напоминая Лившица и Левенбука и, еще отдаленнее, Эфроса и Ярославцева. Если тебе и символическому читателю это неинтересно, то мне за вас обоих стыдно, и я прикладываю текст все равно.
Александру Володину, проживающему по адресу: город Ленинград, Рубинштейна, 20, кв. 31 (бывш.13), посвящается:
Жил автор безыдейный
на улице Рубинштейна.
Сел он утром на кровать,
начал пьесу сочинять,
взял перо он в обе руки,
написал четыре штуки!
Про советское пальто
написал совсем не то.
Стал описывать гамаши,
говорят ему: не наши.
Вот какой рассеянный
автор безыдейный...
Вместо домны на ходу
он воспел сковороду.
Вот какой рассеянный
автор безыдейный.
Однажды на трамвае
он ехал на вокзал.
И критик, поучая,
один ему сказал:
"Глубокоуважаемый
идеезаражатый,
не раз предупреждаемый
и все же недожатый,
во что бы то ни стало
должны вы воспевать.
Учтите, очень скоро
вам могут указать".
Володин разозлился,
но чудом сохранился.
Вот какой рассеянный
автор безыдейный.
В министерство на прием
он отправился бегом.
Взял сценарии и планы,
рассовал их под диваны.
Сел в углу перед окном
и уснул спокойным сном.
"Кто так громко выступает?"
он спросил, слегка зевая.
А
"Это вас опять громят".
Он опять поспал немножко
и опять взглянул в окошко.
А когда открыл глаза,
увидал огромный зал.
"Это что за остановка
ВТО или Петровка?"
А с трибуны говорят:
"Это вас опять долбят!"
Он опять поспал немножко
и опять взглянул в окошко.
Увидал огромный зал,
удивился и сказал:
"Конференция какая?
Наш район иль кустовая?"
А сосед ответил тут:
"Это вас опять... несут".
Закричал он: "Что за шутки?
Нет покоя ни минутки",
повернул свой тощий зад
и уехал в Ленинград.
Вот какой рассеянный
и самонадеянный
автор безыдейный
с улицы Рубинштейна.
Особенно дорог мне лично Саша Володин потому, что он всегда считал меня хорошим человеком. У меня много друзей (ну, много друзей не бывает, но для общего лимита друзей на одну душу населения у меня много - только бы не умирали так внезапно и подряд). Друзья мои относятся ко мне вполне доброжелательно, и даже любят, и даже иногда говорят об этом стыдливо, но... единственный, кто не постеснялся очень давно сказать, что я хороший человек, был Саша Володин. Смелый, яркий и мужественный поступок. На его кухне в Ленинграде даже висело воззвание-плакат: "Шура - идеал человека!" Этот лозунг, где вместо Маркса, Ленина, Пастернака был обозначен я, являл собой открытую гражданственность и цельность хозяина кухни.
Маленький (тогда) сын Володина, пробивающийся к истокам российской словесности, читал этот призыв по слогам и с удивлением спрашивал папу: а почему Шура - и делал человека? Идут, летят, не знаю, что еще делают - в общем, проходят годы, меньше шутим, реже встреча-емся, отчаяннее охаем, а когда собираемся (чаще всего у Зямочки Гердта), то вспоминаем, вспоминаем и оттаиваем...
ГЕРДТ
Я, Ширвиндт А.А., как крупнейший специалист по юбилейным застольям, хочу облечь данное мини-исследование в форму тоста.
Друзья! Разрешите поднять этот, в данном случае умозрительно-символический бокал за очаровательное украшение нашей жизни за Зиновия Гердта.
В эпоху великой победы дилетантизма всякое проявление высокого профессионализма выглядит архаично и неправдоподобно. Гердт - воинствующий профессионал-универсал.
Я иногда думаю, наблюдая за ним: кем бы Гердт был, не стань он артистом?
Не будь он артистом, он был бы гениальным плотником или хирургом. Гердтовские руки, держащие рубанок или топор, умелые, сильные, мужские (вообще Гердт "в целом" очень похож на мужчину - археологическая редкость в наш инфантильный век). Красивые гердтовские руки - руки мастера, руки артиста. Мне всегда казалось, еще тогда, у Образцова, что я вижу сквозь ширму эти руки, слившиеся с куклой в едином живом организме. Не будь он артистом, он был бы поэтом, потому что он не только глубокая поэтическая натура, он один из немногих знакомых мне людей, которые не учат стихи, а впитывают их в себя, как некий нектар (когда присутствуешь на импровизированном домашнем поэтическом джейм-сейшне - Александр Володин, Булат Окуджава, Михаил Козаков, Зиновий Гердт, - синеешь от белой зависти).