Былое — это сон
Шрифт:
— Ха! Ну, как тебе понравились родственники? Этот садовник Люнд? Однажды я поручил ему какую-то работу у себя в саду и ненароком зашел к нему в сарай, где лежали инструменты. Там стоял небольшой столик, он сидел за ним и что-то писал. И знаешь что? На большом листе бумаги раз двадцать было выведено с красивым наклоном: Юхан Х. Андерсен, фабрикант. Я даже осерчал, что он играет не в меня, но мне было приятно видеть, что у представителя нашей семьи есть амбиция.
Он шумно вытащил бутылку:
— White Horse [39] , старина!
Только после этого он повернулся к дежурному портье:
— Раз
Портье с поклоном удалился.
— Ты переносишь, если женщина храпит? — спросил Бьёрн Люнд, взглянув на кровать. — У меня был роман с одной женщиной, которая храпела, как умирающая, но вообще-то она была… н-да… Знаешь, однажды она поведала мне, какой у нее жестокосердый муж, — ни с того ни с сего он начинал ее бить, даже не в сердцах, бил ее по голове толстыми книгами, когда она спала! Однажды я разговорился с этим самым мужем. Он мне сказал очень смешную вещь: «Понимаешь, Бьёрн, — сказал он, — моя жена спит не беззвучно, поэтому по договоренности я кладу рядом с собой небольшую стопку книг, которые по одной бросаю в нее, если она храпит чересчур громко».
39
Белая лошадь (англ.).
Бьёрн Люнд удовлетворенно загоготал:
— Семейная жизнь с двух точек зрения.
Он подмигнул мне.
— Ты никогда не имел дела с храпящей женщиной? «Как сладкогласен наш малыш!»
Я не нашелся, что ответить, и Бьёрн Люнд заговорил о другом, во всяком случае, оставил в покое ту, которая храпит.
Сделав большой глоток виски, я уныло слушал его.
— Должно пройти много времени, прежде чем окончательно порвешь с женщиной, — продолжал он. — Тащишь их всех за собой, как гарем, а каждая женщина точно таким же образом тащит за собой всех своих мужчин.
Он выпил виски с сельтерской.
— В Лиме я был знаком с одной танцовщицей, она танцевала обнаженной, ну-ка, как же это ее звали?
Я вдруг весь напрягся, но гроза миновала.
— Ага, Гертруд Андерсон, по рождению она была норвежка. Много лет спустя она написала мне из Нью-Йорка, через Лиму письмо пришло ко мне в Осло, теперь она называла себя балериной-босоножкой. Я ответил очень вежливо и… ты не поверишь, но эта плясунья с первым же пароходом явилась в Осло! Правда, когда-то давно я приглашал ее…
Он засмеялся.
— Так вот, она явилась и целый месяц донимала меня, а еще месяц шокировала весь город, пока я не купил ей билет домой. Никогда не поддавайся настроению, Торсон, это обходится слишком дорого. Не позволяй чувствам брать над собой верх, кроме тех случаев, когда это окупается. Возьми, к примеру, смертную казнь, которую мы здесь, в Норвегии, обсуждаем всякий раз, как случится очередное убийство. Если мы сегодня устроим всенародное голосование по поводу смертной казни, большинство проголосует за ее отмену, но если устраивать голосования отдельно по каждому случаю, все убийцы без исключения будут повешены. Главное — иметь принципы и придерживаться их, когда чувства начинают бурлить… Между прочим, что ты думаешь о своем кровожадном брате?
Есть люди, которые своей болтовней любят задавать другим загадки. Бьёрн Люнд относился к их числу. Я прошелся по комнате и, взглянув в зеркало, подумал, что галстук у него завязан лучше, чем у меня. Неужели он действительно такой самоуверенный, каким хочет казаться? Да есть ли вообще хоть один человек, будь то мужчина или женщина, который
Я пишу обо всем со своей точки зрения и, возможно, несправедлив. Но разве более справедливо, когда писатель заставляет своих персонажей выступать самостоятельно, пишет не от первого лица? Все равно ведь его персонажи — это он сам. Я ничего не могу сказать о Бьёрне Люнде или о ком-нибудь другом, не сказав тем самым чего-то и о себе; разве они получатся менее объективными, если я не стану скрывать собственное «я»: вот что я думаю о Бьёрне Люнде! Я никого не обманывал, когда утверждал: таков Бьёрн Люнд! Только во сне мы совершенно не властны над тем, что происходит. Мы не знаем заранее ни того, что скажут те, кто нам приснится, ни того, что мы им ответим. Но поскольку сон происходит все-таки в нашей душе, мы сталкиваемся здесь с психическим феноменом, не менее загадочным, чем, скажем, лягающийся стул. Если б литературные персонажи высказывались независимо от автора, как герои наших снов, от литературы можно было бы ожидать чего-нибудь новенького.
Я сказал Бьёрну Люнду, что мне трудно поверить в виновность Карла. Его поведение на суде говорит само за себя, а теперь еще и револьвер нашли в таком месте, куда Карл никак не мог его забросить.
— Это могла сделать моя дочь. — Он отхлебнул виски и добавил: — Но это не она. Я у нее спрашивал. Мне она не солжет.
Я перечислил мотивы.
Бьёрн Люнд встряхнулся, как собака, и сказал, что искать мотивы бессмысленно, если не знаешь, где искать убийцу.
Некоторое время он молча курил.
— Мотивы мотивам рознь, — сказал он наконец. — Газеты всегда объясняют, почему кто-то совершил тот или иной поступок. Например, фру Хансен подсыпала мужу яд (или наоборот), потому что в этот вечер была зла на него и хотела отомстить. Журналист должен сбыть товар с рук. Разумеется, у фру Хансен были более глубокие причины. Если мы убиваем, то, вполне может быть, совсем и не того, кого хотели бы убить, тот, может, умер без нашей помощи лет двадцать назад.
Бьёрн Люнд сделался серьезным, но тут же опять напустил на себя беспечность. Он долго смотрел на меня в упор.
— Черт бы меня побрал, если я тебя понимаю! Чего тебе надо от жизни? Как ты мог стать тем, кем стал, не добившись сперва популярности? Вот что мне интересно!
— Я плохой делец. Для торговли и всяких спекуляций у меня есть особые люди. Просто у меня нашлась одна плодотворная идея, и с ее помощью я добился популярности в американском банке.
Мне стало приятно, когда он беспокойно заерзал на стуле.
— Я специально изучал вопрос о популярности, — сказал он. — Популярность играет очень большую роль. Посмотри на Гитлера и всю его свору. Стать предметом восхищения независимо от того, есть ли чем восхищаться. Пока человек не стал популярным, он не опасен. Это я понял в Америке, а ты, выходит, не понял. Есть два вида популярности, первая — которую можно завоевать при жизни, и вторая — которую обретаешь посмертно. Только на что она мне, эта посмертная слава? Послушай! Популярность — самое главное! Когда дурак стремится к популярности, он делается шутом. Умный же делается силой.