Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

А у Кларка тем временем вызревает очередной полукриминальный прожект: стрясти с интеллигентной миссис Джеймисон отступного за то, что они не станут публично срамить ее покойного мужа, известного поэта, который, уже парализованный, склонял Карлу к «действиям сексуального характера», когда она приходила помогать его жене по хозяйству. На самом деле Карла все сочинила для мужа, стараясь его «распалить и ублажить, да и себя заодно». Но теперь, когда он распалился мечтой о шантаже, Карла уже не знает, как и выпутаться: она вполне сочувствует горю и одиночеству Сильвии и даже, помогая ей по хозяйству, однажды мимоходом легонько целует ее в макушку. Как же после этого перейти к вымогательству? И вот в разговоре о пропавшей козочке Карла вдруг начинает прямо-таки выть в голос и неожиданно признается, что она сходит с ума от жизни с мужем, которому она словно бы ненавистна. Благородная Сильвия готова

ей помочь – обеспечить деньгами и кровом в Торонто, покуда она не найдет работу. Но в автобусе Карла понимает, что, покуда она бежит от Кларка, он все равно еще служит двигателем ее поступков. «Но чем заполнить его место, когда побег закончится?» Она вырывается из автобуса: «Приезжай за мной. Умоляю. Приезжай, забери меня».

Такие зигзаги сюжета противопоказаны чеховскому миру, в котором все судьбоносное рождается из мелочей, а не из метаний. Почти чертежная, а не живописная точность, жесткость тоже отнюдь не чеховские – если уж беспокоить тени великих, можно помянуть раннего Хемингуэя (еще и вставки курсивом, которыми, впрочем, потрясал и Фолкнер). История и завершается скорее по Фолкнеру, чем по Чехову: Кларк ночью является к Сильвии и в наглой манере требует, чтобы она больше не совала нос в его семейные дела, – и тут из ночного тумана, напугав их обоих до полусмерти, возникает пропавшая козочка Флора. В итоге Карла получает от Сильвии возвышенное письмо, где та желает ей счастья с мужем, упомянув, что именно Флора, как добрый ангел, в ту ночь разрушила стену враждебности между ею, Сильвией, и Кларком. И у Карлы где-то в легких засела мешающая дышать игла: козочка-то дома так и не появилась… Но Клара не поддается искушению сходить на опушку леса, где пируют грифы, чтобы проверить, не белеют ли там мелкие грязные косточки и маленький, как чашечка, череп с прилипшими клочками окровавленной шерсти: правда – хорошо, а счастье лучше.

Ничего не скажешь, отличная проза. Великая? Ни в коей мере – нет ни нового образа мира, ни нового героя, ни открытий в области так называемой формы. Судя по рассказам «Беглянки», Манро пишет ничуть не лучше наших мастеров, работавших примерно в одно время с нею, – не лучше Трифонова, Казакова, Шукшина, Искандера, Петрушевской; в жесткой психологической точности она их временами, пожалуй, превосходит, но что касается собственно искусства – богатства красок, юмора, поэзии, то, выражаясь словами поэта Клюева, наши соловьи поголосистее. Да только когда Нобелевская премия присуждалась за искусство? Разве что художник слишком уж гремел (впрочем, Толстому и Набокову и это не помогло). Так что политиканствующий синклит невольно заставляет выискивать у отличного прозаика какие-то «прогрессивности», ибо искусство творят люди духа, а премии выдают люди дела («Он, видите ли, дубина пьяная, пришел в театр не за искусством, а за благородством». – А. П. Чехов).

Самый сильный рассказ сборника – «Случай»: неприкаянная интеллектуалка Джулиет едет в какую-то рыбацкую глухомань, получив оттуда письмо, в котором ей померещился намек на влюбленность. С автором письма она тоже познакомилась в поезде: сначала она, уткнувшись в книгу, решилась отказать в беседе малообаятельному попутчику, потом ей срочно понадобилось в туалет из-за проблем с месячными (все процедуры перечислены отнюдь не с чеховской точностью), затем выяснилось, что поезд задерживается из-за самоубийцы, – как она догадалась, того самого, с которым она не пожелала поболтать: снова резкий сюжетный бросок, почти мелодраматический. Потрясенная, она завязывает знакомство с более обаятельным мужчиной, от которого теперь и получила волнующее письмо. По приезде обнаруживается, что у того только что умерла жена, а к тому же у него есть постоянная любовница. В общем, сплошной Античехов – внезапность за внезапностью вплоть до античеховского хеппи-энда. А в рассказе «Скоро», продолжающем «Случай», еще и обнаруживается, что Манро, в отличие от Чехова, не умеет интересно писать о событиях, которые сами по себе, в другом изображении неинтересны. Зато наконец-то возникает протест свободной личности против консервативной затхлости. В ее родном городке отцу-атеисту приходится выдавать себя за друида и помалкивать во время обязательного чтения Библии, чтобы ему позволили рассказать ученикам об эволюции, а священник ужасается, что Джулиет отказалась крестить дочь – это все равно что отнять у нее источник пропитания, – и накаркал: Пенелопа навсегда уходит из дому…

Снова метания, но читать скучновато. И все-таки появление сильного прозаика можно было бы только приветствовать, если бы он не въехал к нам под дутые фанфары, от которых нашу литературу нужно защищать, как и всякого другого отечественного товаропроизводителя от недобросовестной конкуренции.

Впрочем, стоит признать искусство товаром, как его будет уже не защитить от власти безмена: Бельведерский кумир станут ценить на вес. Хотя от поэзии только та и польза, что она умеет превращать воду в вино, пресное – в упоительное. Хотя, собственно, в вине как таковом лично я нахожу мало упоительного: пить – да, воспевать – нет. Зато читать о вине в роскошно изданном и еще более роскошно иллюстрированном «Позднем сборе» Игоря Померанцева (СПб., 2013) – снова да. Меня иногда упрекают в употреблении слишком длинных цитат, но что делать, когда хочется показать другого больше, чем себя?

«В краях, обделенных солнцем, винная культура прозябает, хиреет. Но дело не только во вкусе, запахе, прикосновении. Я люблю текучую природу вина. Его можно переливать из гранитной ванны в амфору, из чана в бочку, из бочки в бутылку, из бутылки в бокал, из бокала в рот. Оно может пересекать границы государств и континентов, путешествовать вместе с астронавтами к черту на кулички и при этом оставаться самим собой. Точно так оно ведет себя в литературе, переливаясь из жанра в жанр: о нем можно писать прозу, стихи, эссе, монографии, детективные рассказы и романы, философские трактаты, но при этом его проворные повадки, вдохи и выдохи, красноречивые подтеки всегда узнаваемы. Оно пропитывает воздух, почву, книги, эфир. Винный писатель, работающий в водочной культуре, обрекает себя на одиночество. Но ему есть чем скрасить это одиночество. И у него всегда найдется такой же одинокий собутыльник».

«Я пью один, со мною друга нет», – интересно, написано это в винной или в водочной культуре? Но не буду соваться со своим прозаическим ареометром в мир поэзии, в котором, наверное, все одиноки, ибо ничто высокое никогда и никем не понимается так, как грезилось его творцу. Даже в мире благородных вин и утонченных их ценителей: «Видите ли, синьор, благородство вина – в послевкусии. Вы пьете бароло, слегка причмокиваете. Но только после последнего глотка понимаете, что встретились с чудом. Увы, вы его проморгали. Осталось только воспоминание…»

Однако и столь летучие предметы все равно вовлечены в мир геополитики и глобализации, борьбы авторитарных и демократических грез.

«Я хочу, чтобы у меня был большой выбор вин и чтобы они продавались за человеческие деньги. Потому я – сторонник глобализации, т. е. культурно-экономической конвергенции. Закрытые государства душат культуру, в том числе и винную. В нацистской Германии, в Испании при Франко и в Португалии при Салазаре винная культура хирела: государство мешало свободной циркуляции капитала, частной инициативе, конкуренции и обмену опытом с другими виноградными странами. Диктаторы связывали виноградарей и виноделов по рукам и ногам полугосударственными кооперативами и общенациональными винодельческими союзами. Качество продукции испанских, португальских, чилийских вин резко улучшилось после свержения диктатуры. Шансы на прогресс появились у Болгарии, Венгрии, Грузии».

Герцен, правда, еще полтора века назад в открытой Франции сетовал на то, что в Париже невозможно купить хорошие сигары: не стоит, объяснял хозяин, выписывать один ящик для знатоков. Так что возможна не только политическая, но и вкусовая, шире – эстетическая диктатура посредственности, к которой, что касается вин, я охотно отношу и себя. А потому, возможно, лучше, чем утонченный поэт, понимаю нашу силу – силу невежества. Все высокое и утонченное создает не демократия и не автократия, но аристократия, на сторону которой, на сторону ее рудиментов, ростков и проблесков, на мой взгляд, и стоит становиться художникам.

В том числе, на сторону друг друга, невзирая на то, какими политическими сказками в данную минуту увлечен наш товарищ по музе, по судьбам. «Самые сообразительные французские виноделы» тоже поняли, что без сказок, без поэзии не только политические системы, но и вина не могут выдержать испытания грубой реальностью, «они привлекают к сотрудничеству географов, антропологов, имиджмейкеров, которые разрабатывают новую винную идеологию с упором на местный колорит, фольклор, историю края». Пример Элис Манро показывает, что без поэзии тускнеет и чахнет даже умная точная проза. Читая верлибры Игоря Померанцева, я понял, чего ей не хватает – ассоциаций, символов: каждая фраза у нее означает не больше того, что она означает. А лирический герой Померанцева, целуя внуков, понял, что крохотные итальянцы и французы привыкают к запаху вина с младенчества, так что все начинается не с первого мальчишеского глотка, а с дыхания. Белый же кипящий раствор воды с анисовкой, разлитый в прозрачные сосуды, превращается в матовые лампочки – «И уже до рассвета // что-то в них горит, // не выключается».

Поделиться:
Популярные книги

Эффект Фостера

Аллен Селина
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Эффект Фостера

Аромат невинности

Вудворт Франциска
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
9.23
рейтинг книги
Аромат невинности

Осознание. Пятый пояс

Игнатов Михаил Павлович
14. Путь
Фантастика:
героическая фантастика
5.00
рейтинг книги
Осознание. Пятый пояс

Вдова на выданье

Шах Ольга
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Вдова на выданье

Кодекс Крови. Книга Х

Борзых М.
10. РОС: Кодекс Крови
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Крови. Книга Х

Младший научный сотрудник

Тамбовский Сергей
1. МНС
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
6.40
рейтинг книги
Младший научный сотрудник

Здравствуй, 1984-й

Иванов Дмитрий
1. Девяностые
Фантастика:
альтернативная история
6.42
рейтинг книги
Здравствуй, 1984-й

Вечная Война. Книга VIII

Винокуров Юрий
8. Вечная Война
Фантастика:
боевая фантастика
юмористическая фантастика
космическая фантастика
7.09
рейтинг книги
Вечная Война. Книга VIII

Ваше Сиятельство 3

Моури Эрли
3. Ваше Сиятельство
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Ваше Сиятельство 3

Последний попаданец 12: финал часть 2

Зубов Константин
12. Последний попаданец
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
рпг
5.00
рейтинг книги
Последний попаданец 12: финал часть 2

Паладин из прошлого тысячелетия

Еслер Андрей
1. Соприкосновение миров
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
6.25
рейтинг книги
Паладин из прошлого тысячелетия

Темный Лекарь

Токсик Саша
1. Темный Лекарь
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Лекарь

Гром над Академией. Часть 1

Машуков Тимур
2. Гром над миром
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
5.25
рейтинг книги
Гром над Академией. Часть 1

Последняя Арена 5

Греков Сергей
5. Последняя Арена
Фантастика:
рпг
постапокалипсис
5.00
рейтинг книги
Последняя Арена 5