Быстрее пули

Корнилова Наталья Геннадьевна

– Да, я хотела пойти к вам внештатником, – призналась старуха. – Но потом подумала и решила: а зачем мне это надо, если я из дома почти не выхожу?

– Екатерина Измайловна, а какие у вас отношения с вашей внучкой? Насколько я понимаю, не очень?..

– А что тут много говорить? – отозвалась Измайловна. – С внучкой у меня не очень. Натянутые у нас отношения. Конечно, помогает она и денег подбрасывает, и никогда я не знала такого, чтоб копейки до пенсии считать. Но… не нравится мне, с кем она знакомство водит. Не нравится. И вообще – мне ничего

не нравится. Особенно после того, как я нашла эту самую бумажку.

– Неужели вы в самом деле верите, что она причастна к одному из этих убийств? А? – тихо произнесла я. – Одно дело – мы, наше агентство. Мы чужие люди. Но вы – вы же ее родная бабушка. Вам…

– Да знаю я! – сурово перебила меня Екатерина Измайловна. – Но пойдемте в ее комнату. Я вам покажу кое-что похлеще этой кошачьей лапы.

– Похлеще? – переспросила я. – Что же может быть… похлеще?

– Пойдемте, пойдемте, – повторила Екатерина Измайловна. – Убедитесь сами.

Она встала с табуретки и, не дожидаясь, когда я последую ее примеру, большими и твердыми шагами, так не похожими на семенящую старческую походку, прошла в комнаты.

Я пожала плечами и последовала за ней. По всей видимости, свирепая бабуля ничего не говорит просто так, на пустом месте. В этом я уже убедилась.

…И не дай бог еще кому-нибудь убеждаться в чьей-то правоте такой ценой.

Когда я вошла в комнату Лилии, Екатерина Измайловна стояла перед ее столом и мрачно смотрела на прекрасно нарисованный портрет красивой черноволосой женщины, висящий на стене.

Большие, чуть раскосые глаза, уверенные четкие линии носа, рта и бровей. В каждом штрихе, в каждой черточке, в игре полутонов чувствовалась рука мастера.

…И еще: мне показалось, что это рисовал тот самый человек, кому принадлежит авторство зловещей «кошачьей лапы».

Конечно, это чисто субъективное впечатление, но тем не менее я много раз убеждалась в том, что первое впечатление, не мотивированное никакими логическими объяснениями, самое верное.

– Это она? – спросила я и, подойдя ближе, увидела под портретом коротенькую надпись. Судя по всему, это была не подпись художника, а имя изображенной на рисунке молодой женщины.

Лилит.

– Лилит? – спросила я. – Ее же зовут Лилия, да, Екатерина Измайловна?

– Лилия, – отозвалась старуха, морща и без того изборожденный глубокими складками лоб. – А Лилит и Лилия – совсем разные имена. И я не понимаю, зачем она написала под своим портретом… под своим изображением… зачем она написала это дьявольское имя!

– Дьявольское? – переспросила я. – Почему – дьявольское?

– А вы не знаете, кто такая Лилит?

– Вы же сами говорили…

– Значит, вы не знаете? – перебила меня старуха. – Не знаете, кто такая Лилит. И очень хорошо. И я тоже не знала. А недавно – как бес попутал – взяла с полки словарь и посмотрела. Так вот, Лилит – это демон. Примерно то же самое, что Люцифер. Сатана. Только в женском варианте. Лилит – это суккуб.

– Ага, – протянула я, – понятно. Суккуб,

насколько я помню, – это демон-женщина. А мужчина – соответственно инкуб. Стало быть, имя «Лилит» под женским портретом – примерно то же самое, как если бы какой мальчик подписал под своим изображением – «Люцифер». А ведь так невинно звучит – Лилит. Хотя имя Люцифер тоже переводится куда как мило – «носитель света».

– Носитель света! – пробормотала Адамова. – А ничего, что моя внучка с некоторых пор приходит домой вся изодранная, как… бродячая кошка?!

Я невольно оторопела от того, с каким остервенением были сказаны эти слова. И совершенно безотносительно к содержанию предыдущего разговора.

– В каком смысле – изодранная? – проронила я.

– А в прямом! В самом что ни на есть прямом. Я как-то раз случайно в ванну зашла… она там мылась. Ну да. Так вот, у нее вся спина была расписана вот такими кровавыми полосами. Словно ее тигры рвали. Продольные полосы… поперечные. Свежие, еще кровоточили. А она мыла спину мочалкой, даже натирала, – Екатерина Измайловна невольно содрогнулась, – с таким видом, будто там ничего и не было! Не больно ей было, понимаешь?

– Полосы? Как будто когтями драли?

– Не нравится мне все это! Не нравится! – вырвалось у старухи. – Я не пугливая, но… страшно мне! Тут участковый заходил, милиционер, так он мне в лицо рассмеялся, когда я ему сказала про Лилю и портрет показала – Лилит. Сказал, что у него таких Лилит – по пять пачек в день в «обезьяннике» сидит. И начал рассказывать мне историю про то, что у него, у Васьки-участкового, стало быть, «глухарь» висит, про то, как бомжа переехал асфальтоукладочный каток. «Глухарь»…

Екатерина Измайловна открыла было рот, чтобы еще что-то сказать, но в этот момент хлопнула входная дверь, и я поняла, что пришла Лиля Адамова.

Вот она-то мне и нужна.

7

Лилия Адамова оказалась до крайности похожа на женщину, изображенную на рисунке, только… как бы это помягче сказать?.. без налета демоничности, что ли. Обыкновенная девушка. Симпатичная, темноволосая, миниатюрная. Сильно смахивает на девушку из рекламы «Орбита», где говорится про «самую озорную улыбку на свете». Она посмотрела на меня, и в ее глазах даже не появилось ни малейшего удивления, что в квартире ее бабушки находится незнакомая женщина. Хотя наверняка Лиля знала, что мало кто рискует появляться в зоне досягаемости свирепой пожилой дамы.

– Здравствуйте, – тихо сказала она. – А что это ты, бабушка, пригласила гостью в мою комнату?

– Да вот, портрет показывала, – шмыгнув носом, ответила старуха.

– Отличный портрет, – самым непринужденным тоном произнесла я, – знаете что, Лиля, вы не могли бы свести меня с человеком, который его рисовал? Классная рука.

Лиля перевела взгляд с меня на Екатерину Измайловну, и в ее взгляде теперь уже вполне определенно выкристаллизовалось: к чему все эти вопросы по поводу портрета?