Быть Человеком
Шрифт:
– Ничего, – Юрка как будто прочитал его мысли, – привыкнешь.
– А что тут привыкать? Бери больше – кидай дальше. Пока летит, отдыхай.
– Не кажи гоп, доки не перескочив.
Степан ничего не ответил, продолжая монотонно бросать цемент. Усталость подкрадывалась незаметно: сначала начали уставать руки, потом плечи, спина. А вот когда начала подводить дыхалка, Стёпа понял, что пора отдохнуть:
– Не пора ли нам пора…
– Что мы делали вчера… – закончил прибаутку Юрка.
Грузчики вышли на свежий воздух, степенно сели на старый, вывороченный с корнем тополь, давно лежавший под забором. Здесь
– Пойду воды принесу, здесь колодец недалеко, – засуетился Юрка.
– В чём, в ладошках?
– В складе на гвозде висит старый солдатский котелок.
Через пять минут ребята с удовольствием пили ледяную воду.
– Хорошо, – как-то мечтательно протянул Стёпа.
– Хорошо отдыхать, когда работа сделана.
– Это точно. Пойдём, пока лень не одолела.
Через час – по команде Антона:
– Хорэ, а то рессоры не выдержат.
– Вы отдыхайте, пока я отвезу цемент.
Не прошло и получаса, как самосвал снова стал под погрузку.
– Я ваши сидорА [2] привёз. Никлоша сказал, что нечего ездить, больше времени останется на отдых.
После обеда ребята нагрузили ещё одну машину и, по команде прораба, вернулись на стройку.
2
Сумка с едой.
– Размялись, теперь пора за работу браться, – пошутил Никлоша.
Одно хорошо: дышать можно полной грудью без всяких повязок. Готовый к заливке бетон надо было нагрузить подборной лопатой в носилки, отнести по деревянному гнущемуся под ногами трапу и высыпать в опалубку. Работа быстро втянула в свой водоворот, но к концу дня носилки казались тяжелей, руки плохо слушались, а ноги передвигались с трудом. К восьми часам вечера работу закончили, помыли и перетащили инструмент в кузов-будку, оборудованную под бытовку.
Сбросили спецовки, наскоро ополоснулись из шланга и чуть ли не бегом двинулись на остановку. Последний автобус «Серышево – Белогорск» проходил Поляну в половине девятого. Местные мужики Спиридон и Афоня на трофейном мотоцикле «Харлей» уже умчались домой в Серышево – благо дом рядом, можно на работе не переодеваться. Пока ждали автобус, Никлоша провёл планёрку прямо здесь, на остановке:
– Работали по-ударному, но можно лучше. Утром долго раскачивались, а после обеда долго очухивались от переедания. Юра, тебе объявляю благодарность за правильно организованную работу с новичком.
– Я тут при чём?
– Не буду же я Степана хвалить, чтобы его не испортить. Вместе вы с цементом справились на час раньше нормативного срока, а это дало возможность поработать вам непосредственно в заливке фундамента. Наш девиз?
– «Ударный труд и примерное поведение, приближает твоё освобождение».
– Ты объяснил новичку от чего освобождение?
– Нет. Сейчас объясню.
– Не надо, пусть Витька объяснит: он собирается в милиции работать – пусть тренируется.
– Освобождение от лени и безденежья, – чётко отрапортовал Витька Жунковский.
В этот момент подрулил автобус…
Через неделю Николай Иванович направил Юрку, Стёпу и Ибрагима, как он выразился, «в командировку» на Томский карьер – грузить гравий.
– Работа не пыльная, в отличие от цемента. Пару самосвалов вам для начала хватит.
– А как же мы трое в кабине поедем? Это тебе не в Серышево, рядом, – здесь на ГАИ можно нарваться.
– Вас двоих отвезёт Афоня на «Харлее», а ты, Стёпа, садись в самосвал. На последнем рейсе вернётся Ибрагим, он из Поляны, а вы, «томские ротаны», останетесь дома. Лом и лопаты с верхонками не забудьте.
Афоня – сорокалетний, коренастый мужик – был слегка придурковат: его любимое слово «шуруй», которое он произносил как «шуругуруй» и вставлял в свой разговор слишком часто, напоминая окружающим о своих странностях.
Карьер разделял село Томское на две части, в большей находилось правление колхоза имени Свердлова и МТС [3] . Клуб и начальная школа располагались в меньшей части села. Но почему-то именно центральную усадьбу называли Нахаловкой. «Наверное, когда строилось село, в самом удобном месте поселялись самые нахальные люди», – подумал Стёпа. Когда-то здесь проходила узкоколейка, гравий возили для насыпи Амурской железной дороги, впоследствии объединённой с Забайкальской. Теперь этот полузаброшенный карьер использовали только на местные нужды.
3
Машинно-тракторная станция.
Водитель Генка сам выбрал место добычи и погрузки гравия:
– Вот здесь долбите.
Стёпа большим ломом принялся размельчать спрессованный песчано-гравийный грунт под нависшей метров на десять стеной. Генка, мужик лет за тридцать, сразу взял на себя роль негласного бригадира:
– Самозванцев нам не надо, бригадиром буду я. Ты, парень, осторожней, а то обвалится – не успеешь убежать.
Стёпа, увлёкшись работой, не обратил внимания на предупреждение шофёра. Гравий поддавался легко, осыпаясь чуть ли не под кузов самосвала. Юра с Ибрагимом начали загружать самосвал. Постепенно руки привыкли к лопате, появился рабочий ритм, дыхание стабилизировалось, но кузов наполнялся медленно. После первого «перекура», так называли в некурящей бригаде перерыв, самозваный «бугор» дал команду:
– Братва, знаете, что означает поговорка: «Работаешь стоя, отдыхай сидя»?
– Человек устаёт от одних действий быстрее. Надо меняться местами.
– Я пойду гравий долбить, – первым согласился Ибрагим и, не дожидаясь согласия, взялся за лом и начал вгрызаться в неподатливый грунт. Долбил ожесточённо, со злостью и остервенением, не обращая внимания на окружающую действительность. Работа его увлекла или обида на товарищей, которые недооценили его столь сложную натуру. Вдруг стена шевельнулась и гравий резко сполз со стенки, по пояс засыпал бедолагу, придавив его к заднему борту поднятого кузова самосвала. Стёпа с Юрой успели отскочить и сразу бросились откапывать товарища. Водитель мигом заскочил в кабину, но попытки сдвинуть самосвал с места остались тщетны, поскольку гравием полностью засыпало задние колёса. Солдаты, грузившие невдалеке гравий, моментально прибежали на помощь. Пока откапывали, пострадавший не проронил ни слова, стоял как чурбан, только глаза округлились и испуганно взирали на спасителей. Наконец подъехал военный ЗИЛ-157 и быстро выдернул самосвал из кучи гравия Минут через пять пострадавший уже лежал на этой самой куче гравия. Брюки были мокрые.