Быть Руси под княгиней-христианкой
Шрифт:
— Мне нечего сказать. Кроме одного: я не верю в невесть откуда появившиеся доброту и великодушие княгини Ольги. Слишком много Полянских воинов осталось навсегда на этой поляне и под стенами Искоростеня, чтобы киевские воеводы согласились покончить дело миром. А княгиня умна и хорошо понимает, что ей нельзя ссориться с ними, со своей первейшей опорой. Уверен, что вовсе не забота о мире заставила Ольгу встретиться с нами. Здесь кроется нечто иное, княже, поверь мне.
— Но что?
— Не знаю, а потому сжимает душу тревога. За всё время разговора Ольга ни разу не посмотрела нам в глаза. Значит,
— Смутно и мне, главный воевода, но только недолго пребывать нам в неведении. Ежели завтра у священного костра Ольга повторит сегодняшние слова о мире, брани конец. Нам осталась всего одна ночь, дабы узнать судьбу.
Бразд грустно улыбнулся.
— Нам осталась целая ночь, княже, — поправил он Крука. — И предчувствие шепчет мне, что это наша последняя ночь.
— Пустое, главный воевода. Наша дружина всю ночь не сомкнёт глаз и будет готова к любой неожиданности. Ежели киевляне замыслили какое-либо вероломство или решатся на ночной приступ, они лишь умножат собственные потери...
Едва древляне скрылись в городских воротах, от воевод, окружавших кресло Ольги, отделился Ярополк.
— Великая княгиня, ты только что посулила древлянам мир. Я не знаю законов Христа, но Перун не простит нам неотомщённой крови... Ни твоего мужа Игоря, ни сложивших головы у Искоростеня воинов. Никто из русских князей ещё не нарушал закона святой мести, негоже и тебе идти наперекор ему.
Ольга понимала, что сейчас прозвучали слова не только Ярополка, его устами говорили все воеводы её войска. Оставив Ольгу, они тесно сгрудились вокруг Ярополка и выжидающе смотрели на великую княгиню. Лишь Ратибор, посвящённый Ольгой во все намерения, остался на прежнем месте у кресла и невозмутимо наблюдал за происходящим.
— Да, я вела с посланцем князя Мала речь о мире, — прозвучал в гнетущей тишине спокойный голос великой княгини. — Потому что он нужен мне, дабы получить из Искоростеня живущих в нём птиц. Знайте, что я не забыла ни своего убитого мужа, ни погибших на Древлянской земле Полянских воинов. Не думайте, что это лишь слова. В память и в отмщение за всех полян, принявших смерть от древлянской руки, обещаю вам этой ночью большой погребальный костёр и кровавую тризну...
Князь Крук сдержал слово. Солнце только начало садиться, а перед шатром Ольги уже высилась целая гора сплетённых из ивовых прутьев коробов и клеток, в которых сидели принесённые из Искоростеня голуби и воробьи.
Движением руки великая княгиня подозвала к себе древлянского сотника, руководившего доставкой пернатой дани.
— Я обещала посланцам князя Мала принять завтра клятву-роту древлян на верность Киеву. Скажи ему, что я передумала. Ибо не мир принесла я на землю убийц моего мужа, а брань и мщение.
Проговорив это, Ольга облегчённо вздохнула. С минуты, когда она рассталась с князем Круком и воеводой Браздом, на душе у неё скребли кошки. С детства привыкшая к честности и ответственности за каждое слово и поступок, она сегодня впервые обманула не отдельного человека или нескольких людей, а целое многочисленное племя, близкое ей по крови и языку. Даже уверенность в том, что священник Григорий отпустит ей этот грех, не приносила облегчение. Теперь она сняла тяжесть обмана со своей совести: древляне снова её враги, она сама сообщила им об этом, отказавшись от недавних слов и обещаний...
Едва на поляну опустились сумерки, как от шатра великой княгини начали взмывать в небо сотни птиц и светящимися во тьме точками уноситься в направлении древлянского града. Это были голуби и воробьи, которых Ольга получила как живую дань из Искоростеня. По её приказу к птичьим лапкам на кожаных ремешках привязывали пучки просмолённой пакли и высушенного на жарком солнце древесного гриба-трутника. Поджигая этот горючий состав, дружинники выпускали птиц на волю, и те, неся огонь, спешили в город.
В течение многих поколений привыкшие жить и кормиться возле человека, гнездиться и искать защиты от пернатых хищников у его жилища, городские голуби и воробьи в преддверии наступающей ночи торопились на ночлег в привычные, обжитые места. Осторожная птица не опустится с огнём в родное гнездовье, но забота о сохранении рода обязательно погонит птицу к собственным птенцам или своей стае, чтобы предупредить их голосом об опасности, которую она несёт с собой. И не так уж для осаждающих было важно, какое строение подожжёт в Искоростене пущенная с огнём птица: то, где располагалось её гнездовье или ночевала стая, или соседнее. Главное — в построенном из дерева городе сразу во многих местах должны были возникнуть очаги пожаров.
И пожары вскоре начались. Вначале столб пламени возник слева, и над угловой сторожевой башней появилось багровое зарево. Затем отсветы огня принялись метаться одновременно в нескольких местах, и кровавые блики заслонили полнеба. Искоростень был освещён как днём, его стены из тёмно-серых стали алыми, и казалось, что некто подсвечивал их изнутри. До великокняжеского шатра доносились частые удары в била, даже здесь был слышен треск рушившихся городских строений и рёв пожара.
Ольга поднялась с кресла, повернулась к застывшим подле неё воеводам.
— Сегодня я обещала вам месть за убитого своего мужа и тризну по загубленным в этом походе нашим воинам, — торжественно прозвучал её голос. — Я, вдова и великая княгиня, сдержала слово. — Ольга вытянула руку, указала на охваченный пламенем Искоростень. — Вот погребальный костёр в память моего мужа и ваших дружинников, а тризну в их честь передаю в ваши руки. Мой сын первым начнёт её.
Из рядов великокняжеской дружины выехали на красавцах жеребцах юный княжич Святослав, его дядька-воспитатель Асмус и воевода Свенельд. В руках у княжича было длинное боевое копьё, непомерно большое для его детской фигуры.
— Приступай к ратной справе, сын, — промолвила Ольга.
Юный княжич, привстав на стременах, изо всех сил метнул копьё в направлении горящего древлянского града. Но тяжесть оружия была ещё не для слабых детских рук, и копьё, пролетев между конскими ушами, упало в траву у ног скакуна. И воевода Свенельд тотчас рванул из ножен меч.
— Братья-други! Ты, верная дружина! — разнёсся над рядами готовых к бою воинов его зычный голос. — Свершим же святую месть! Великий князь уже начал, так продолжим его дело! Вперёд, други!