Быть Руси под княгиней-христианкой
Шрифт:
Он спрыгнул с коня, с мечом в руке занял место в первом ряду дружинников. Сделал широкий шаг в сторону Искоростеня...
Великая княгиня смотрела, как длинными ровными рядами двигались к крепостным стенам её воины, как через ров с водой легли широкие бревенчатые мостки, к стенам приставлены лестницы, и вереницы полян сноровисто полезли вверх.
Главный воевода Рати бор оторвал взгляд от затихавшего на городских стенах боя, от распахнутых настежь крепостных ворот, в которые вливались лавиной его дружинники. Глянул на Ольгу.
— Великая княгиня, Искоростень досыта вкусит уготованную ему Небом долю. Скажи, какой древлянский
— Никуда, главный воевода. Потому что не воевать и разорять Древлянскую землю прибыла я, а вернуть её снова в лоно матери-Руси. Не всему древлянскому племени принесла я месть, а лишь искоростенцам, прямым виновникам смерти моего мужа. Завтра ты отправишь гонцов в древлянские города с вестью, что великая киевская княгиня ждёт их лучших мужей. Я внемлю всем их кривдам и пожеланиям, и мы сообща решим, как мирно жить дальше. Я хочу, чтобы полянин стал старшим братом древлянина, а Киев — заступником и матерью всех городов и весей. Не брани и крови, а покоя и благополучия на Русской земле желаю я...
Заложив руки за спину, князь Лют ходил из угла в угол перед стоявшим в дверях горницы воеводой Микулой.
— Я не звал тебя. Разве мои гридни не сказали, что после обеда я всегда почиваю?
— Сказали, князь. Но что значат слова гридней, коли брат нужен брату?
— Я не брат тебе, воевода. Но раз ты явился, готовься держать ответ за свои дела. О них я хотел говорить с тобой вечером, но ты сам ускорил этот разговор.
— Слушаю тебя.
— Вчера утром на подворье Любавы, дочери покойного сотника Брячеслава, найден десяток побитых из самострелов варягов. В сей татьбе ярл Эрик винит тебя, киевлянин. А сегодня на поляне у Чёрного болота обнаружена ещё сотня убитых викингов. И в этом злодействе ярл опять-таки видит твою руку. Он требует у меня управы на тебя.
Микула пристально глянул на Люта.
— Управы требует только варяжский ярл или ты тоже, полоцкий князь?
— Пока лишь ярл. Но если в смерти его викингов на самом деле повинен ты, готовься к ответу и предо мной, князем этой земли.
— Я привык отвечать за собственные дела, и ничьи угрозы меня не устрашат. Но ты собирался говорить со мной о варягах вечером, давай так и поступим. А сейчас у нас есть более важные и неотложные дела.
Микула отошёл от двери и приблизился к настежь открытому окну горницы. Расстегнул свой широкий пояс и положил его вместе с мечом на лавку. Принялся снимать кольчугу. Не понимая смысла действий воеводы, Лют с удивлением смотрел, как тот стянул с себя кольчугу, затем рубаху и, обнажённый по пояс, стал в поток солнечных лучей, льющихся через окно в горницу.
— Смотри, князь, — промолвил он, поднимая руку.
В лучах солнца под мышкой у воеводы Лют увидел выжженное калёным железом тавро: длинный русский щит и скрещённые под ним два копья. Это был тайный знак, что накладывался на тело каждого друга-брата, посвятившегося в грозовую ночь на днепровской круче свою жизнь служению Руси и Перуну. Точно такой знак уже двадцать лет носил на своём теле и полоцкий князь.
— Здрав будь, брат, — тихо сказал Лют. — Прости за обидные речи, что слышал от меня. Но так я говорил не с тобой, своим другом-братом, а с гонцом великой княгини, на верность которой ещё не клялся на своём мече. Отчего ты сразу не открылся мне?
— Потому что до сегодняшнего дня я и был лишь
— Каково же оно?
— Узнав о смуте в Древлянской земле, недруги Руси замыслили воспользоваться этим и поживиться за её счёт. И не стаи воронов, а тучи наших ворогов слетелись сейчас со всех сторон к русским рубежам. Совет велел нам, друже, не допустить, чтобы викинги ярла Эрика обнажили меч против Руси или какой иной супостат топтал Русскую землю. Вот чего требует от нас совет, вот о чём по велению воеводы Ярополка, который избран вместо погибшего князя Игоря нашим первым и старшим братом, я пришёл говорить с тобой.
— Значит, вороги решили слететься на поживу к русским рубежам... — медленно проговорил Лют. — Что ж, пускай слетаются. Посмотрим, кто из них назад улетит.
Он шагнул к двери, ударом ноги распахнул её во всю ширь.
— Гридень! Вели принести нам с воеводой заморского вина и старого мёда! Наилучшего, что храню для самых дорогих гостей! И живо, нам некогда ждать!
Подворье перед княжеским теремом было полно народа. В бурлившей от нетерпения толпе можно было увидеть всех: полоцких горожан и ремесленников, смердов из окрестных весей, русских и варяжских дружинников, славянских и иноземных купцов с торжища. Вездесущая детвора облепила даже крыши соседних домов и ветви близрастущих деревьев.
На высоком крыльце терема сидел в кресле князь Лют, рядом с ним — ярл Эрик и воевода Микула. За ними теснилась группа знатных полочан и викингов. Перед крыльцом лицом к князю стояли хазарин Хозрой и Любава, слева от них восседали на резной деревянной скамье русские и варяжские жрецы. Толпа шумела, в ней всё чаше и чаще раздавались нетерпеливые, возбуждённые голоса. Князь Лют поднял руку, и на подворье сразу воцарилась тишина.
— Заморский гость [170] и ты, русская дева, — обратился князь к Хозрою и Любаве, — я дал три дня, дабы вы смогли доказать правоту своих слов. Кто сделал это?
170
Заморский гость — купец.
Ответом ему послужило молчание, и Лют глянул на Хозроя.
— Что молвишь, купец?
— Мои люди не были в лесу, светлый князь. Они могли бы подтвердить это даже при испытании огнём и железом. Но рабы до сих пор не вернулись ко мне. Я не знаю, где они и что с ними.
— Кто ещё, кроме исчезнувших челядников, может очистить тебя от обвинений девы?
— Никто, светлый князь. Я стар, одинок и немощен, а потому брошен даже собственными рабами. Кто ещё встанет на мою защиту? — Голос хазарина дрожал от волнения, на глазах появились слёзы. — Вся моя надежда только на твоё великодушие и доброту, храбрый и справедливый полоцкий князь.