Быт русской армии XVIII - начала XX века
Шрифт:
А рационные прибавки были весьма значительными! В 1709 году генерал-фельдмаршал обладал правом иметь 300 лошадей, а артиллерийский полковник — 40, вот и помножьте это количество на стоимость фуражной порции. К концу войны лошадей в офицерских конюшнях поубавилось, но и то полковник артиллерии (в этом роде войск рационы, как и оклады, «на один ранг» выдавались больше, чем в пехоте и кавалерии) имел 30 лошадей (реально он мог держать столько, сколь нужно было) и получал на корм для них по 171 рублю от казны в год — прибавка значительная!
Еще одной формой обеспечения командного состава дополнительными средствами являлась выдача денщичьих денег — по сути дела жалованья, предназначавшегося офицерским слугам, денщикам. По уставному положению фельдмаршал мог обслуживаться 16 денщиками, у полного генерала их было 12, у генерал-лейтенанта 10, у генерал-майора 8, полковник имел 6 денщиков, подполковник 4, майор 3, капитан 2, а поручик и прапорщик должны были обходиться услугами лишь одного денщика каждый. Нельзя думать, что денщикам не полагалось твердо установленного оклада. Жалованье офицерских слуг в пехоте и кавалерии в первой половине века равнялось 6 рублям в год, а в гвардии было немного выше — 7 рублей. Артиллерийские офицеры приравнивались в этом отношении к гвардейцам — имели на одного денщика больше, чем в пехоте, и жалованье их слуг тоже было «гвардейским». Артиллерийский капитан, к примеру, мог обзавестись не двумя, а тремя денщиками.
Вполне понятно, что каждый офицер оставлял за собой право решать, сколько денщиков ему необходимо. Все тот же капитан мог пользоваться услугами только одного человека, в то время как жалованье еще двух слуг, полагавшихся ему, поступало в его распоряжение. Но даже в том случае, если офицер и обзаводился законным количеством денщиков, их жалованье, выдававшееся на руки офицеру, вряд ли передавалось по назначению полностью — денщики составляли в армии самую бесправную категорию военнослужащих.
В самом конце века денщичье жалованье, увеличенное до 7 рублей 30 копеек в год, уже совершенно слилось с офицерским окладом, как и фуражные деньги, и офицер, надо думать, стал полновластным собственником причитающихся его слугам денег.
К числу случайных денежных прибавок можно отнести и дачу, связанную с любопытной традицией, коренившейся в «дорегулярном» прошлом русской армии. Приказный человек середины XVII века Григорий Котошихин в своем описании Московского государства рассказывает о том, что еще в давние годы ратные русские люди, побывавшие в плену у неприятеля, награждались «за полонное терпение» тем, что выходили из холопства или крестьянства (те, кто принадлежал к зависимым сословиям), получали от казны небольшие земельные наделы и поместное или вотчинное владение и даже получали статус «детей боярских».
Вот поэтому и неудивительно то, что в практике петровского времени мы встречаем такое же отношение к тем военнослужащим, кто возвратился из вражеского плена. Мало того что они имели право получить причитающееся жалованье, но с 1713 года им на законном основании выплачивают еще и своего рода компенсацию за мучения, принятые на государевой службе в неприятельском плену. Землями бывших полонянников уже не наделяют, но вручают денежные дачи «за полонное терпение». Размеры этих дач были разнообразными. Обыкновенно тем, кто возвращался из шведского плена в период Северной войны, выдавалось в придачу к жалованью еще и от 1 до 4 рублей. В 1726 году некоторым возвратившимся из Швеции русским воинам выдали за полонное терпение по 11 рублей.
Иными были награды тех, кто выходил из турецкого плена. Считалось, что их мучения были несравненно большими, чем те, что претерпевались русскими в плену у «цивилизованных» шведов. Поэтому и награда за полонное терпение находившимся в «варварских руках» русским воинам назначалась куда более весомой. Офицеры и солдаты, возвращаясь после плена в «турках и хивах» на Родину, получали до 20 рублей за полонное терпение. В 1731 году было принято решение награждать «турецких полонников» 10 рублями.
Отношение к попадавшим в плен военнослужащим начинает постепенно меняться со второй половины века. После Семилетней войны кем-то в правительстве было обращено внимание на то, что эта война имела уже ряд особенностей: «…ныне уже в политических христианских государствах при случае продолжение войны чинится, не только не пресекая между воюющими державами способов к пересылке на содержание своих у неприятеля пленных денег и не поступая с ними бесчеловечно, но и делая еще между собой конвенции, с каким удовольствием в обеих сторонах пленных содержать или между собою размениваться». Законодатель, кроме того, опасался, что практика выдачи полонных денег может «служить поползновению от взятья в полон меньше себя защищать», и все эти рассуждения явились поводом к тому, что в 1766 году правительствующий Сенат фактически отменил дачи за полонное терпение, оставив, правда, за главнокомандующими полномочия решать самим, «кому и сколько дать».
Нет сведений о том, что жестокие войны с «нехристианской» Турцией, которые вела Россия во второй половине века, заставили правительство изменить свое отношение к попавшим в плен воинам. Надо думать, что по мере абсолютизации государственных интересов, параллельно, одновременно с укреплением государственной машины Российской империи, индивидуум, служащий этим интересам, все больше и больше теряет право пренебречь ими даже в самой экстремальной ситуации, когда, к примеру, приходится выбирать между гибелью или выполнением боевого задания. Отношение русского правительства к воинам, попавшим в плен, эволюция этого отношения — наглядный пример порабощения личных интересов государственными. Наверное, совершенно излишним было бы напоминать, каким было отношение Советского правительства к тем воинам, кому пришлось побывать во вражеском плену.
Мы говорили выше о статьях дохода офицеров, а теперь посмотрим, на что тратилось жалованье — оклад и побочные доходы. Итак, важнейшей статьей расхода являлись траты на приобретение мундирных вещей (об этом поговорим подробнее в последнем очерке). Немало денег уходило на покупку пищи, — мы знаем, что только рядовые и унтер-офицеры получали казенный провиант.
Кроме трат на одежду, еду, жилье (мы помним, что командный состав был обязан или строить свои дома, или нанимать квартиры за собственные деньги) военное законодательство XVIII века опутывало офицеров еще и довольно густой сетью вычетов на разные нужды. Уходящим корнями в практику XVII века был в первом периоде Северной войны вычет у русских офицеров «за каждый двор, которым они владели в принадлежащих им поместьях». Нетрудно увидеть в этом рудимент старой, поместной системы оплаты «труда» боевых слуг государства. Вычет этот был неравномерным и увеличивался соответственно старшинству чинов. Прапорщик, к примеру, отдавал с каждого двора по 30 копеек, а капитан — 45. Позднее установили равный для всех вычет — 20 копеек за каждый двор. Часто в казну уходили такие суммы, что офицер из богатых помещиков служил совсем без жалованья. Но, повторяем, вычет за дворы существовал недолго.
К числу постоянных отнесем вычет на медикаменты, введенный в практику в первые годы Северной войны и существовавший все столетие. В инструкции под названием «Что надлежит к лекарствам немощным и к плате лекарств» (1706 год) говорилось о необходимости отчислять из годового жалованья каждого полковника 12 рублей, подполковника — 6, майора — 4, капитана — 3, поручика — 2 и прапорщика — 1,5 рубля в год. А в 1731 году решили брать на медикаменты по 1,5 копейки с каждого рубля офицерского жалованья.