Быт русской армии XVIII - начала XX века
Шрифт:
Каких-либо узаконений, регламентировавших отношения хозяев с постояльцами, в начале войны не существовало. Не знаем мы и о правилах, посредством которых тому или иному полку отводились для квартирования населенные пункты (деревни, села, городки), не знаем и то, какой была норма проживания людей в одном доме, — все в этот начальный период Северной войны или определялось частными распоряжениями высших армейских чинов, или диктовалось обстановкой.
Обеспечение петровской армии жильем осложнялось еще и тем, что русским войскам часто приходилось быть за рубежами России. Например, в 1705 году генерал Аникита Иванович Репнин расставил полки своей дивизии по домам сельских жителей «на обеих сторонах Немана». Плотность же населения здесь была столь низкой, а расстояние между деревнями, где жили солдаты, соответственно, так велико, что Репнин жаловался Петру на то, что «квартиры салдацкие многих полков росставлены длинные: один полк стоит на многих верстах, и поставлены в избах с теснотою». Результат явился незамедлительно: был ослаблен контроль за подчиненными, упала дисциплина, что выразилось в злоупотреблениях по отношению к местному населению. Аникита Иванович писал царю: «от салдат чинятца многие обиды и грабеж к обывателям, а офицером за дальностью и за рекою того усмотреть и распорядку учинить вскоре невозможно». Недостатки при размещении полков на обывательских квартирах-домах вели еще к затруднениям в организации воинских учений. Царю Петру сообщали, что «за дальностью квартир ученью частому быть невозможно, а ежели собрать на неделю (войска. — С. К.), провиант привезть не на чем».
Однако и этим не ограничивались трудности с жильем в период Северной войны — часто просто невозможно было подыскать пригодные для солдат помещения. В 1707 году крайнюю нужду в квартирах испытывали артиллеристы. Генерал-фельдцейхмейстер Яков Вилимович Брюс, который командовал этим родом войск, приближенный к особе царя Петра, образованнейший по тому времени человек, заботясь о своих подчиненных, просил содействия у государственного канцлера Гавриила Ивановича Головкина, объясняя свою просьбу тем, что «пушкари квартирами изобижены тако, что принуждены в тесноте, как свиньи, лежать». Главный артиллерийский начальник предупреждал канцлера, что если ему не будут выделены лучшие квартиры, то командиры выведут пушкарей в поле и поселят их в землянках. «Зело, государь, печально, — писал Брюс, — что пушкари квартирами изобижены. Заевите милость к ним, пожалуйте, повелите им хотя малую свободу дать в квартирах, понеже вашему высокородию известно, что в иных государствах оные перед пехотою ранг всегда в квартирах имеют». Однако никаких преимуществ в постое артиллеристы так и не получили.
Итак, мы увидели, как ревностно оберегали воинские начальники интересы своих подчиненных. Военнослужащие же какой-нибудь одной части внимательно следили за тем, чтобы отведенные под их квартирование местности не занимали и даже не посещали солдаты других полков. Дело в том, что вселение посторонних влекло за собой не только «утеснение», но еще и недоразумения, возникавшие при сборе провианта и фуража, производившемся самими солдатами под руководством офицеров в тех деревнях, где расселялся полк во время Северной войны. Вот поэтому неприкосновенность занятых под постой местечек являлась строго исполнявшимся правилом. Так, Брюс писал одному из подчиненных: «В квартирах, которые определены драгунам, изволь приказать под смертной казнью, чтоб в те квартиры никого не пускали». Но не менее требовательным был глава артиллеристов, когда дело касалось интересов его ведомства. В 1708 году в письме генерал-фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву он настоятельно просил отдать приказ солдатам дивизии Репнина и Аларта не ездить на территорию, отведенную артиллеристам. «А без того непрестанно ссоре быть», — предупреждал Яков Брюс.
С 1707 года в практику квартирования вводится какое-то подобие нормирования, чтобы сделать условия проживания русских солдат на постое хоть сколько-нибудь сносными. Но норма нормой, а реальные условия в суматохе войны вовсе не способствовали претворению ее на практике. Например, для бригады барона фон Путерера определили ряд деревень, названия которых были сообщены командиру в посланной ему ведомости. На каждую роту его бригады пришлось, в зависимости от состояния крестьянских дворов, от 9 до 17 «дымов», то есть домов. Пехотная рота в то время имела 119 человек одних лишь строевых нижних чинов, в полку же было 9 рот. Вот и получается, что на каждый «дым» приходилось от 7 до 13 рядовых.
Но, как видно, количество это было нормой идеальной, в действительности же обстоятельства предлагали совсем иной вариант. В 1708 году генерал-фельдмаршал Шереметев протестовал против развертывания артиллерийского полка на берегу Днепра, что делалось в связи с поспешным приказом Александра Меншикова, не знавшего о крайней скученности в квартирах дивизии Шереметева. «Толко под дивизиею моею, — писал фельдмаршал, — на баталион по 12 дымов, а в прочих дивизиях и того нет».
Мы говорили о своего рода нормировании «площади» для рядовых, но еще более четкими начинают выглядеть квартирные нормы для командного состава. В 1709 году, году Полтавской баталии, офицерский корпус русской армии при назначении квартир начинает пользоваться положениями так называемого Цесарского устава, — устава армии Священной Римской империи германской нации. У австрийцев почерпнули уверенность в том, что пехотный генерал-майор имеет право на 20 домов, полковник — на 14, а майор — на 5 домов. Высшим армейским чинам такое большое количество «дымов» при вступлении на квартиры полагалось для того, чтобы собранный с крестьян фураж, то есть конский корм, овес или сено, мог сполна обеспечить всех командирских лошадей (об этом мы будем говорить подробнее в очерке «Казна»). Собирали с «дымов» еще и порционы — продовольствие к командирскому столу натурой, что полагалось, правда, только в период пребывания офицеров за границей. Такое значительное количество крестьянских дворов, отдаваемых в распоряжение армейских начальников, было необходимо им еще и для того, чтобы разместить их многочисленную челядь из крепостных, денщиков, а в некоторых случаях, возможно, и членов семьи. Однако вышеприведенные нормы действовали только на так называемых винтер, или зимних, квартирах.
Заимствованный из европейского лексикона термин «винтер-квартира» вошел в русский обиход с самого начала Северной войны. На зимние квартиры полки заступали поздней осенью и находились там до ранней весны. Летом петровский военнослужащий жил в лагере, и необходимость перебираться в теплые дома определялась вполне понятными причинами. Но был и еще один повод: исчезновение естественного, подножного корма для лошадей, когда приходилось прибегать к заготовкам обывателей. Для последних же снабжение армии конским кормом являлось государственной повинностью.
Точных сроков вселения в винтер-квартиры не было. Воинский устав 1716 года по этому поводу говорит следующее: «И понеже в Российском государстве для пространства оного и разных климатов определить невозможно, того ради единым словом объявляется, что на винтер-квартирах быть только от травы до травы, где как климат служит».
Уже говорилось, что в самом начале века определение для войсковой части того или иного района квартирования часто зависело от распоряжений высших чинов, от удобства момента, то есть было произвольным, случайным. Но в 1711 году сенатским указом каждый полк получил под зимние квартиры свой особый район. Лишь три года до этого учрежденные губернии разделились на дистрикты, центром которых становились полковые штабы, а для них выстраивался особый полковой двор — дом командира и штаб офицеров, канцелярия, порою лазарет. Солдаты же расселялись по деревням, в домах сельских жителей. Полковые дворы постепенно превращались в настоящие административные центры местности. Они учитывали поступающие на нужды полка денежные средства, осуществляли судебные и даже полицейские функции. Правительству Петра! стремящемуся любой ценой «выбить» деньги из налогоплательщика, которым в России в основном являлся крестьянин, присутствие армии в сельской местности было чрезвычайно удобно. Подать (подворная, а позднее — подушная) шла обыкновенно на нужды армии, вот и принудили войско порадеть за собственные интересы.
Такое положение дел в 1724 году закрепилось Плакатом — указом, которым определялись отношения между гражданским населением и квартирующей частью. Положения этого законодательного акта строились на идее о том, что взимание доходов с населения должно осуществляться старанием тех, в пользу которых они поступали. Понятно, что армия прилагала «немалые старания», защищая свои интересы. Начались злоупотребления со стороны войск, что в перспективе могло обернуться настоящим столкновением между населением и армией, военными и гражданскими начальниками. Не случайно авторы Плаката, предвидя неурядицы, наделили армейские власти следующими полномочиями: «…полковнику ж и офицерам велено смотреть того, чтоб из крестьян, которые на тот полк написаны, никто не бегал; а ежели проведают, что к побегу будут собираться, тех от того удерживать, а которые побегут, за такими гнать в погоню и ловить». Вот такими-то средствами забивал царь Петр последние гвозди в сложенную еще его предшественниками избу крепостничества.
Однако Плакат наряду с негативными сторонами содержал и положительные моменты, одним из которых являлось признание того, что расселение воинов в крестьянских избах ведет к отягощению населения и необходимо строить обособленные от жилищ обывателей дома — слободы, «в которых, — советовал Плакат, — сделать сержантам каждому по избе, прочим унтер-офицерам двум одна, рядовым — трем человекам одна». Помещикам же, на землях которых квартировал полк, рекомендовалось содействовать постройке или даже вкладывать в это дело личные средства. Но не желавшие тратиться помещики всячески препятствовали возведению обособленных воинских жилищ. Им не было дела до того, что от постоя страдали крестьяне их деревень. Ростовский полк, например, был вынужден выплачивать помещикам определенные денежные суммы за отведенную под слободы землю, сложно было договориться о приобретении нужного количества леса, а также выстроить из него добротные дома. Полку приходилось прибегать к услугам наемных плотников, и для оплаты их труда с нижних чинов полка собирали по копейке (какой покупательной способностью обладала та, петровская копейка, мы расскажем в очерке «Казна»). Не хватало леса — приходилось прибегать к незаконным порубкам, и строительство снова приостанавливалось ввиду непрестанных жалоб помещиков губернским властям.
Скоро армейские начальники увидели, что строительство слобод в сельской местности вообще нецелесообразно. Невозможно было сделать слободы компактными, поскольку солдатские дома не могли возводиться на неосвоенном, необжитом месте, и они всегда тяготели к жилью, к деревням, плотность размещения которых в России была очень низкой. Протяженность полковых строений достигала пятидесяти верст или даже ста. Командовать войсковой частью, разбросанной столь широко, не представлялось возможным. Понятно к тому же, что находиться в слободе круглый год полк не собирался, но для того, чтобы уберечь постройки от разорения со стороны местных жителей в период отсутствия солдат, пришлось бы оставлять в каждой группе полковых изб (а их было немало!) сильный караул, что непременно ослабляло бы полк.