Бытие техники и сингулярность

Бескаравайный Станислав Сергеевич

Потому с самого начала необходимо:

– разобраться с противоречиями, сложившимися вокруг понятия «техника»;

– показать, как изменились представления о прогнозировании, хотя бы в области «технического».

1.1. Как философы понимают технику

Обойти термин «техника» при анализе современной цивилизации – все равно, что нарушить одно из ключевых требований метода Р. Декарта «не оставлять нерешенных вопросов». Но поскольку определение понятия техники имеет свою историю и не от простых капризов философы придумывают все новые его вариации, необходимо вскрыть противоречия, выявить их предпосылки.

Понятие техника – «техне» – возникло еще в Античности, и тогда же начались первые попытки его осмысления. Чаще всего упоминают рассуждения о технике Аристотеля, но он же разделил «знающих причины» (а потому

мудрых) «наставников» и «действующих по привычке», подобных некоторым неодушевленным предметам «ремесленников» [4, с. 66].

Разумеется, можно критиковать Аристотеля, выискивая внутренние противоречия в его рассуждениях. Так делает, например, В. И. Гнатюк [49], указывая, что если ремесленная техника и подпадает под определение «начало в ином» (то есть гончар есть нечто иное по отношению к горшку), то лишь биологическая природа попадает под определение «начало в себе».

Но сложности, с которыми столкнулся Аристотель, совсем не уникальны для него или даже для Античности. Если рассматривать понятие техники на всем протяжении исторического существования, мы неизбежно столкнемся с рядом стереотипных предрассудков и противоречий, подробный анализ которых в контексте той или иной эпохи лишь усложнит работу. Их проще свети в отдельный перечень:

– почти все время техника не воспринималась философами как самостоятельный и тем более как приоритетный объект исследования. Даже при наукоцентризме философии XVII–XVIII вв. техника рассматривалась как нечто абсолютно необходимое, но вторичное при осмыслении. И чтобы выделить в сочинениях авторов той эпохи пласт рассуждений, относящихся к технике, отделить его от проблем науки, приходится прибегать к методам герменевтики, мысленных экспериментов, фактически, реконструировать эпоху [17];

– как результат: проблема техники воспринималась философами через призму других, для них более узких или же, напротив, фундаментальных, проблем. Например, архитектура для Витрувия заслоняет рассуждения о технике, и для автора книг по строительству это объяснимо. Проблема противоречия естественного и искусственного воспринималась античными авторами как более фундаментальная задача, чем анализ человеческих умений, что «поглощало» технику как объект [40]. Социальные проблемы тем более воспринимались острее, чем технические. Например, для утопических социалистов техника должна была обеспечить возможности создания справедливого общества, но взаимного влияния социума и технологии в их дальнейшем прогрессе Фурье или Сен-Симон практически не анализировали. Так же сохраняется «магическое» восприятие технологии: если раньше кудесили алхимики, то сейчас множество пользователей видят в компьютерах буквально «волшебство», вешают рядом амулеты или шаманские бубны. Технике может придаваться религиозное значение – многие постройки Античности в Средневековье воспринимались работой дьявола;

– почти всю историческую эпоху техника была относительно проста. Избушка или даже терем на фоне леса кажется чем-то корявым и безыскусным, ведь любое здоровое дерево будто шедевр работы сотен мастеров. Это неизбежно принижало системность восприятия техники. Ремесленный характер производства подталкивал наблюдателей к разделению: изготовление горшков и платьев – это что-то одно, а создание государства, составление лекарства, рисование портрета – что-то другое. Предметно-орудийная деятельность признавалась технической, а другие виды деятельности – медицина или торговля – объявлялись принципиально иными. Кроме того, разные области человеческой деятельности осознавались с различной глубиной, что так же предопределяло их разное описание. Крестьянин с ремесленником действуют почти всегда по обычаю и сноровке, торговец уже рассчитывает свои операции значительно полнее (иначе разорится), юрист действует по закону причем – в идеале – законами определены все его действия. В ремеслах проще описать несколько различных специфических наборов понятий для разных мастеров, чем создавать некую общую систему;

– как следствие – узкое восприятие техники, сведение ее к инструменту, решающему насущные проблемы человека. Образно говоря, «техника это молоток», а хороший молоток должен быть полезным. В качестве основы определения техники использовались ее чисто утилитарные свойства.

Эти недостатки не исчезли из восприятия техники и сегодня. Однако, зарождение отдельного направления – философии техники – подняло уровень рефлексии, придало новое качество пониманию феномена технического. Поэтому анализ представлений о технике необходимо начинать со второй половины XIX века.

Традиционно

первой философской попыткой осмысления техники принимают работы Э. Каппа, концепцию органопроекции, в которой предпринимается попытка подняться над представлениями о технике как об инструменте. «С одной стороны, всякое орудие в широком смысле слова, как средство повышения деятельности чувств, является единственной возможностью пойти дальше непосредственного поверхностного восприятия вещей; с другой – как продукт деятельности мозга и руки, орудие находится в таком глубоком внутреннем сродстве с самим человеком, что он в создании своей руки видит объективированным перед своими глазами нечто от своего собственного «я»… часть самого себя» [96, с. 23]. Стремление к усовершенствованию орудий приводит человека сначала к сравнению инструмента с формами тела, затем к открытию приспособления изготовляемого орудия к господствующему в организме закону функциональных отношений. И в конце концов к твердой уверенности в том, что все средства культуры, будут ли они грубоматериальной или мысленной конструкции, являются не чем иным, как проекциями органов: инструмент ремесленника, инструмент искусства, научные приборы для измерения и взвешивания, даже воздушные волны, приводимые в движение человеческими звуками и речью [96, с. 23–24]. Э. Капп с большим старанием сводит, например, действия по рытью, скоблению, колке, сверлению к функциям передних зубов и резцов [96, с. 63].

Концепция органопроекции была немедленно (и справедливо) раскритикована множеством авторов, современников Э. Каппа, начиная от П. К. Энгельмейера. Однако простота ее восприятия и гуманистический потенциал неизменно привлекают сторонников. Так, А. П. Флоренский уже в 1919 году написал работу «Органопроекция» [235], где утверждал, что одно и то же творческое начало стоит как за созданием органов человека, так и за созданием орудий труда, что обосновывал их морфологическим сходством.

В современной технике использование человеческого тела в качестве прототипа уступило место более плодовитому подходу – бионике. В рамках этой дисциплины можно использовать куда большее количество прототипов, ведь живые существа удивительно многообразны. Да и сама жизнь в рамах эволюционного подхода рассматривается как своего рода система, основанная на эволюционных алгоритмах, решения которой можно частично воспроизвести (причем порой без живых аналогов) и использовать в прикладных задачах [74]. Развиваются представления об изоморфно сти биологического и технического прогресса, подчинения их неким общим зависимостям [30].

Поэтому современные исследователи пытаются использовать концепцию органопроекции в иных качествах, чем Э. Капп: в ней видят основу гуманизации техники [44], а так же оригинальный эвристический прием [54, с. 37–38]. Концепция органопроекции всегда будет оставаться удобным инструментом рассуждений, потому что она представляет собой своеобразный «опредмеченный идеализм» – не целиком образ мира как проекция сознания на материю, но инструмент как проекция тела его создателя.

Сейчас органопроекция находит свое воплощение в конструкциях интерфейсов, для которых эргономичность стала основным принципом. Однако даже в проектировании интерфейсов есть конкурирующие концепции: так, понятию органопроекции было представлено парное понятие «объектопроекции» [153] – когда человеческое сознание объединяет в будущем проекте потребности человека и копии уже созданных раньше технических изделий. Соответственно возникает конфликт между образами, отражающими потребности человека и потребностями техники, инерцией ее развития. Этот конфликт, по сути, воплощение коперниканского переворота И. Канта, но проявляется он в сложностях общения человека с приборами: взаимодействие субъекта и объекта не может быть односторонним, приборы начинают воздействовать на создателя“.

Развитие техники требует уже отказаться от органопроекции как транслирования человеческих качеств на технику и заменить ее встречными информационными потоками: «С точки зрения развития интерфейса между человеком и компьютером вопрос заключается… в создании аппаратных и программных средств, обеспечивающих быстрый и эффективный online-обмен информацией между человеком и компьютером. Причем существенным становится требование введение каналов передачи информации, независимых от сознательного контроля человека» [230]. Если И. Кант, раскрывая взаимодействие объекта и субъекта, хотел задать границы познания мира, то обеспечение прямого аппаратного воздействия объекта на мышление субъекта – воздействия, по сути, независимого от контроля сознания – превращает человека лишь в часть «коллективного сознания», в напарника компьютера.