Бытие техники и сингулярность

Бескаравайный Станислав Сергеевич

Еще дальше пошел Б. И. Кудрин: «Определим технику как часть технической реальности: техника является изделием или совокупностью таких изделий, где каждое определяется алгоритмическим документом. Под изделием понимают предмет, совокупность предметов производства той или иной технологии… Документ – материальный объект, содержащий закрепленную информацию (обычно с помощью какой-либо знаковой системы на специально выбранном материальном носителе) и предназначенный для ее передачи или использования…» [109, с. 283].

Однако простое заявление о «суверенизации техники», признание некой «технической реальности» еще не обеспечивает самостоятельности

такого существования. Иначе говоря, техника должна обладать собственными, а не только «социально обусловленными» целями развития.

Такую цель и смысл в определении техники предложил М. Хайдеггер: «…техника не просто средство. Техника – вид раскрытия потаенного» [244]. Потаенность – то, что скрыто от внешнего взгляда; потаенность схожа с потенциальными возможностями, которые позволяет реализовать техника, но не сводится к ним. Потаенность может раскрываться не только человеком. Хотя и этот подход имеет определенные изъяны: ведь раскрытие потаенности – лишь один из аспектов техники, и человеку, который много лет пользуется консервным ножом, нет нужды открывать потаенность с его помощью, надо просто вскрыть банку. Точно так же можно сказать, что техника – средство для увеличения энтропии. Но все же ценно в подходе М. Хайдеггера то, что он сумел выйти за рамки абстрактного определения бытия техники.

Но как же тогда отделить техническое от человеческого, тем более, как провести эту границу внутри самого человека? Ю. Хабермас на основе гегелевской диалектики попытался разделить интеракцию и труд. Первая – это взаимодействие между людьми, «акции обособленных и самодостаточных субъектов» [241, с. 21]. Второй «специфический способ удовлетворения инстинктов, который выделяет существующий дух из природы» [241, с. 25], «разрушает диктат непосредственных вожделений и словно приручает процесс удовлетворения побуждений» [241, с. 26]. Но хотя сведение интеракции к труду невозможно, они остаются чрезвычайно зависимыми друг от друга, что проявляется в связи между нормами права и процессами труда [241, с. 34].

Разделение, проведенное Ю. Хабермасом, однако, исключает из объема понятия «труд» любую умственную работу при взаимодействии субъектов, ее необходимо объявить интеракцией. То есть обучение, политическая борьба или театральное представление уже не труд (что, очевидно, не верно).

Компьютерная революция привнесла в философию не просто идею перманентного прогресса, но идею опережающего прогресса, когда машина развивается быстрее человека и будет познавать мир полнее, чем homo sapiens. Но если антропоцентризм столкнулся с необходимостью ограждать человека от феномена прогресса (и, соответственно, ограничивать понимание техники, сводя ее к предметно-орудийной деятельности), то технократизм получил даже две проблемы: а) что породит технический прогресс при своем дальнейшем развитии; б) что ограничивает человека в рамках технического прогресса.

Список требований к технике, которая бы стала осмысливать окружающий мир (и тем приближалась к человеку), был во многом сформулирован еще в конце 70-х [246].

Проблема туманности перспектив развития в итоге оказалась решена превращением нужды в добродетель – созданием концепции «технологической сингулярности»: компьютеры неизбежно обретут свойства самоорганизации, будет создан искусственный интеллект. В результате новые субъекты познания будут обладать такими возможностями и скорость развития техники повысится настолько, что сейчас спрогнозировать

их действия практически невозможно. В. Виндж, Р. Курцвейл – наиболее яркие современные сторонники этой концепции.

В ее рамках также содержится противоречие: с одной стороны, «закон Мура», удвоение мощности компьютеров каждые полтора года, неизбежно требует качественного отражения того громадного количественного роста вычислительных мощностей, что идет уже четвертое десятилетие. С другой стороны, высказываются сомнения как в возможностях создания искусственного интеллекта как такового [173], так и в экономических возможностях мир – системы, которые должны обеспечивать такой скачок [102].

Закономерным следствием идеи сингулярности стал трансгуманизм: если прогресс обретает практически бесконечную скорость, то единственный способ сохранить за человеком значимость – трансформировать человека.

Разнообразные формы воспитания, естественно, оказываются недостаточно глубокой трансформацией, тем более воспитание остается антропоцентричным. Идеи трансформации человека, не предусматривающие его познания, глубинного изменения его сущности, показали себя такими же калечащими и уродующими людей, как и дикарские ритуалы инициации.

Идеи технического сохранения и даже бессмертия человека существовали еще в XIX веке – русский космизм, основанный Н.Ф. Федоровым.

Идею технизации человека через труд выразил Ю. Хабермас: «Человек, поскольку он есть homo faber, способен не только впервые полностью объективировать себя и противопоставить обретшим самостоятельность продуктам свои собственные достижения. Но, как homo fabricatus, он также может быть интегрирован в свои технические установки» [242, с. 91], однако в шестидесятых годах прошлого века эти рассуждения были лишь смелым предположением.

На сегодняшний день разработаны несколько подходов к достижению бессмертия. Воздействие на генокод человека, киборгизация (вживление искусственных органов), крионика (замораживание тел, что, по сути, есть лишь перенос проблемы в будущее). Но наиболее перспективна в смысле развития – «загрузка личности». «Задача бессмертия постепенно становится равносильной задаче неограниченно долгого сохранения информации. В этом случае путь к бессмертию – это совершенствование методов копирования информации о личности» [222].

Мыслители и футурологи могут быть горячими оптимистами в вопросе познания человека, как Р. Курцвейл, так и пессимистами, как Р. Пенроуз, но само допущение такого способа существования человека уже предусматривает технизацию индивида, фактически, утрату естественно-биологического статуса. Постчеловек становится одной из систем техносферы, противоречия между ним и техникой снимаются¹.

Итак, можно выделить два основных противоречия в традиции осмысления техники.

. С одной стороны, техника суть утилитарна. Громадное количество примеров подтверждает это, и значительная часть приведенных выше определений описывает технику как социальную систему или как инструмент общества. С другой стороны, человек сам по себе не является утилитарным инструментом, он единственный носитель разума, который обеспечивает существование техносферы, он более или менее уникальный заказчик, изготовитель, потребитель технических изделий. Совершенно ясно, что техника может быть внечеловеческой, потому вторая часть приведенных определений не содержит прямого упоминания о человеке.