Бытие
Шрифт:
Потом наступил день, когда все дельфины взволновались, рассылая во все стороны нервные щелчки. Глядя на этот хоровод устрашающих серых силуэтов, нырявших и щелкавших, Хакер не сразу понял, что происходит. Очевидно, группа единодушно решила отправиться к месту регулярной охоты. Вообще в любимое место. Дельфины как будто считали его домом.
Некоторое время Хакер пытался не отстать от группы, отталкиваясь от воды ластами и прилагая все больше сил: он мог бы гордиться такой скоростью, пусть дельфины обычно относились к нему снисходительно, терпимо и их забавляла его неуклюжесть. Но сейчас он чувствовал их нетерпение. Несколько раз взрослые дельфины подплывали к нему, подставляя спинные плавники и создавая звучные глифы: хватайся! Но Хакер упрямо отказывался.
В конце концов им нужно подниматься на поверхность, чтобы подышать, а мне нет. Это должно уравнять наши шансы.
Трижды отказавшись и упрямо стараясь не отстать, Хакер неожиданно ощутил узкий неприятный звуковой луч, шедший сбоку в его челюстной имплантат. Повернувшись, он почувствовал, как прямо ему в лицо ударила волна недовольства, упрека – иначе невозможно было истолковать эти резкие звуки, исходившие из лба раздраженного дельфина, которого Хакер называл «Тот, Кто Много Шутит».
Проклятие, надо было назвать его «Тот, Кто Слишком Много Шутит»! Дельфин сердился, как это делают китообразные: создавал вокруг головы Хакера фигуру из рваных неровных звуковых волн. Конечно, невидимых. Никаких перемен в обычной обманчивой улыбке дельфина.
Ладно, ладно. Если это тебя так расстраивает…
Старшая самка по имени Милая опять предложила ему спинной плавник, и на этот раз Хакер согласился. Вскоре они уже неслись вперед, то опускаясь ниже слоя теплой воды, то поднимаясь и выскакивая на поверхность. И всякий раз ему в маску ударял восторженный поток звуков: самка изгибала спину, взмывала в воздух, заполняя легкие, и на короткое прекрасное мгновение гравитация отступала. Хакер не мог сдержаться – щурился и хрипло кричал. Не ракета, конечно, но гонка еще та!
Каждый такой прыжок Хакер использовал, чтобы осмотреться. И немного погодя кое-что заметил – неясную бело-серую прерывистую линию впереди. Трудно было что-либо разглядеть в потоках брызг, сквозь волну возбуждения. Он не смел выговорить обнадеживающее слово – земля.
Очень скоро шумное путешествие окончилось. Стая китообразных замедлила движение и косо вошла в воду, погружаясь. Вот теперь я узнаю, что значит «дом» для стаи диких…
На наклонном дне появился непонятный громоздкий объект. От силы в десяти метрах под поверхностью, расположившийся между осадочными бороздами, он казался делом рук человека. Вначале он смахивал на затонувший корабль. Потом Хакер затаил дыхание: объект стал отчетливо виден. Сооружение, с какой-то целью поставленное на илистом морском дне.
Они приближались к спрятанному в узком ущелье подводному жилому дому, одному из тысяч таких домов, которые строились в двадцатые годы во время краткого океанского бума, когда считалось, что это очередной великий фронтир и завидная недвижимость. «Папа вложил деньги в несколько подводных отелей и в подводные шахты, – вспомнил Хакер. – Когда уровень моря начал подниматься, он сказал, что человек, как всегда, приспособится и мы должны участвовать в этом. Даже заработать».
Жаль, что ни одно из этих предприятий не принесло прибыли.
Когда сердце забилось медленнее, Хакер заметил кое-что еще – например, форму промоины, которая образовалась там, где океан подступил к краю материка. И тут же уловил имплантатом сложный повторяющийся ритм – ритм, который узнает любой серфер: удары волн о берег.
Берег… После стольких дней – недель? – неторопливого плавания, питания сырой рыбой и слушания вневременных океанских звуков слово звучало странно. Странной показалась и мысль о том, чтобы покинуть водное царство, вернуться в мир воздуха, земли, городов, машин и девяти миллиардов человек, которые, куда бы ни пошли, вдыхают влажное дыхание друг друга.
Вот, вероятно, почему мы погружаемся в собственный личный мир. В бесчисленные тысячи хобби. В миллион способов отличиться: каждый тщится стать специалистом в каком-нибудь тайном искусстве… вроде полетов в космос.
Психологи это одобряют: говорят, что лихорадочный рост дилетантства – куда более здоровая реакция, чем его наиболее вероятная противоположность – война. Они называют это «столетием дилетантов»: правительства и профессиональные сообщества едва поспевают за частным опытом, который со скоростью света распространяется по Всемирной паутине. Возрождение-без-причины нуждается лишь в четко осознанной цели.
Оно разворачивается словно на тонком, хрупком льду; развивается так быстро, будто боится, что промедление смерти подобно. Перспектива вновь присоединиться к этой культуре внезапно опечалила Хакера: он никогда не переживал такого до своего злополучного старта в пустыне.
Какой смысл в такой одержимости, в такой лихорадочной деятельности, если она не ведет ни к чему достойному?
Несколько дней назад он услышал, как какой-то дельфин на своем простом, но выразительном щелкающем языке высказал похожую мысль, насколько Хакер сумел перевести.
# Если ты хорошо ныряешь – лови рыбу!
# Если у тебя хороший голос – пой!
# Если высоко прыгаешь – укуси солнце!
Хакер знал, что должен выбраться на берег, разыскать телефон и позвонить – своим партнерам и торговым агентам, матери и брату, друзьям и любовницам.
Сказать, что жив.
Вернуться к делам.
Но вместо этого он повернулся в воде и вслед за своими новыми друзьями направился на глубину, к подводному дому.
«Может, узнаю, что с ними сделали, – подумал он. – И зачем».
Почему мы не перенаселили планету?
В дни, когда мятежи беженцев опустошают перенаселенные города, порождая новые неизлечимые болезни, этот вопрос может показаться странным. Ради новых сельскохозяйственных земель вырубают леса, а прежние неудобья превращают в пустыни. За урожаем каждого года маячит голод, а отходы жизнедеятельности человека только по своей массе становятся главнейшим продуктом экономики. Можно понять, почему многие считают число «девять миллиардов» проклятием, разрывающим Землю и обгладывающим ее до костей.
Но могло быть и хуже. Лет тридцать назад ученые предсказывали, что к настоящему времени мы пройдем отметки «четырнадцать…» или «пятнадцать миллиардов» и будем дальше стремиться к пределу, предсказанному Мальтусом, – к вымиранию человечества. Это происходит с любым видом, который размножается так, что окружающая среда больше не может его прокормить.
Беда в том, что вымирание не возвращает численность населения к приемлемому уровню. Люди не сдаются без борьбы. Мы цепляемся сами и тащим за собой других, чтобы нас ни в чем не обвиняли или просто за компанию. При нынешнем оружии уничтожения любое такое событие затронет всех. Так разве нам не повезло, что рост населения замедлился, а число смертей сравнялось с числом рождений? Конечно, это означает, что на какое-то время стариков станет больше, чем молодых. Но никто не обещал, что выживание не будет иметь последствий.
Как это произошло? Почему мы избежали (пусть только в последний миг) Мальтусианской Западни? По некоторым утверждениям, причина в том, что люди научились различать развлекательную и воспроизводящую стороны секса.
Животные испытывают непреодолимое стремление размножаться и обмениваться генами. Некоторые рассеивают свое потомство в огромных количествах. Другие старательно заботятся о немногих потомках. Но животные, завершавшие этот цикл и достаточно здоровые, обычно возвращаются к двигателю всего – к сексу – и начинают процесс заново. Его сила коренится в одном простом факте. Те, в ком это стремление более сильно, порождают больше потомков.
Конечно, это было применимо и к людям, пока технический прогресс не дал нам средства контроля над рождаемостью.
Стремление заниматься сексом вдруг стало возможно удовлетворять без размножения, и последствия оказались поразительными. Везде, где женщины были наделены правами и добивались процветания, они выбирали ограниченное деторождение, чтобы воспитывать немногих потомков в привилегированных условиях, а не произвести на свет как можно больше отпрысков. Мы превратились в не-Мальтусов вид, способный по желанию быстро ограничить рождаемость.
Жаль, что это не может продолжаться долго. Сегодня кое-кто продолжает ускоренно размножаться. Не богачи, не те, у кого в изобилии пищи, и не те, у кого много секса. Эти люди размножаются, потому что они так решили. И какой бы внутренний порыв ни приводил к этому, в итоге рождается все больше потомков. Со временем такое же сильное желание охватывает все большую часть населения.
Это эволюция в действии. Центр одержимости постепенно перемещается от секса к генетически обусловленной решимости иметь больше детей…
…и тогда мы снова станем Мальтусовым видом – как существо «мошкит» в романе «Мошка в зенице Господней» [17] , не способное остановиться. Не способное сказать «хватит». Участь, которая может обернуться гибелью многих обычных видов по всему космосу.
И прежде чем это произойдет, нам лучше повзрослеть.
17
Роман Ларри Нивена и Джерри Пурнелла.