Бытие
Шрифт:
– Хм… – Хэмиш задумался, обводя взглядом комнату. – Наши новые союзники могут не согласиться с последней частью.
По правде говоря, Хэмиш не был уверен, что сам согласен. Платон презирал демократию, а ведь он был мудрейшим из философов.
– Знаю.
Тенскватава на мгновение сдавил руку Хэмиша выше локтя, передавая ощущение мощи, сдержанной, но сжатой как пружина и всегда готовой выстрелить подобно некоей физической силе.
– Эти аристо мнят, будто могут нас использовать… и на их стороне история и человеческая природа. Возможно, у них получится! Со временем мы можем, подобно многим другим популистским движениям, выдохнуться – и станем способствовать установлению олигархии.
С другой стороны, на нашей чаше весов есть кое-что новое.
Пророк улыбнулся, излучая уверенность, сияющую как солнце.
– Например, Истина.
В прошлый раз мы обсуждали еще одну причину, по которой цивилизация может не достигнуть цели. Не из-за катастроф, или войн, или экологического коллапса, но из-за чего-то обыденного, даже банального.
Излишняя специализация. Невозможность вскарабкаться на почти вертикальную стену накопившихся знаний. Если рассуждать логически, кажется, что это неизбежно. Чем больше вы нагромождаете информации, тем труднее отыскать новое. Сосредоточение на сузившемся участке помогает только до поры до времени, потому что даже если вы живете достаточно долго, чтобы усвоить всю свою узкую область знания, вы никогда не узнаете, какая часть вашей работы дублирована по всему земному шару, сколько сил и времени вы потратили впустую, потому что над вашей проблемой уже потрудились люди, просто использующие несколько иной справочник. Главнейший для человечества способ достижения прогресса – создание все большего числа узких специалистов – как будто превращается в западню.
Эта западня могла стать причиной гибели бесчисленных цивилизаций по всей галактике.
Но не нашей. Не Земли двадцать первого века. Эту опасность мы преодолели, по крайней мере сейчас, поразительно увеличив силу человеческой мысли благодаря Интернету и поисковым программам, которые быстрее мысли просеивают обширное море знаний. Поисковые программы представляют вам все, что связано с вашими текущими интересами. Аналитические инструменты оценивают концепции и находят точки их сходства. И прежде всего благодаря нашей новой способности переноситься – как боги из легенд – на край света, встречаться с другими людьми, презрев всякие преграды, делясь идеями.
Печатный пресс умножил объем знаний, доступный среднему человеку, а стеклянные линзы увеличили то, что можно увидеть, и с тех пор с каждым столетием эти границы все раздвигались, пока Многоцелевое Поколение не получило возможность проникать повсюду, вскользь касаться почти любого факта, концепции или произведения искусства, обмениваясь мыслями, кивками, поворотами и сигналами со всем живым… а иногда и с неживым.
Вот здесь и таится препятствие. «Вскользь касаться».
Много написано о проблемах, связанных с Постоянно Разделенным Вниманием. Утрата сосредоточенности. Тяга к упрощенным понятиям и объяснениям. Тенденция плыть по течению, теряя сосредоточенность. И это только самые легкие симптомы. А дальше десятки недавно получивших название душевных болезней вроде синдрома Ноакса и болезни Ленинджера; и многие из них объясняются безграничной свободой, которую мы обрели, – свободой с полной непринужденностью думать на любые темы, о любых проблемах.
Неужели мы избежали одной смертельной опасности, ловушки сверхузкой специализации, чтобы споткнуться о ее полную противоположность? Широко распространившуюся мелкость мышления? Умея проникнуть мыслью за горизонт, но на глубину пальца, не более?
Прислушайтесь к мрачным скупцам, провозглашающим неудачу нашего «Века дилетантов». Они ратуют за восстановление института экспертиз, за возвращение лицензий, за возврат к порядку и дисциплине в профессиях, искусстве и академической науке. Неужели это всего-навсего эгоизм определенных гильдий? Или они прописывают необходимый курс коррекции, чтобы отдалить катастрофу?
Помогут ли нам новые ир справиться с этой эпидемией поверхностности… или лишь ухудшат положение?
Ясно одно. В нашей галактике нелегко быть умным. Мы едва успеваем избегать бесчисленных ловушек на пути к… к тому, чего надеемся достигнуть.
И, собрав все это воедино, неужели вы все еще удивляетесь, что мы кажемся такими одинокими?
34
Участок в море
Куда ни глянь, раскинулся океан.
Пэнь Сянбин всегда думал о себе как о человеке моря, который почти все время проводит в воде – среди пенных песочных приливных волн, которые стремительно катят туда-обратно по устью Хуанпу. Он не думал о том, что надо задержать дыхание, ныряя на двенадцатиметровую глубину за крабом или добывая лом с заваленного мусором дна; он чувствовал себя скорее рыбой или даже медузой, чем обитателем суши, кем был когда-то. В мире наступающего моря и тонущей береговой линии это казалось удачным способом подстроиться.
Но только сейчас он понял: я всегда рассчитывал на близость суши.
Перед ним не было ничего, кроме серого океана, устрашающего и бесконечного, покрытого гонимой ветром пеной и незаметно сливавшегося с далекой мутной линией горизонта. И пятачка, где он стоял: на балконе, вынесенном вперед на созданном человеком острове, – в высокотехнологическом поселке на сваях, цеплявшемся за рифы на месте былого государства.
Теперь здесь опять своего рода государство.
Внимательно вглядываясь, он видит дугу бурунов на месте зданий – домов и школ, магазинов и верфей. Здесь нет массивных волнорезов. Ничто не старается сохранить собственность. Все давным-давно утопил мощный тайфун. Вскоре после этого большинство местных жителей переселились, и взрывчатка покончила с остатками Старого Пулау, некогда бывшего тропическим раем. Новые обитатели не хотели, чтобы развалины портили им вид.
Конечно, здесь, сразу за рифом, скрыто от глаз гораздо больше. С маленькой подводной лодки, которая три дня назад привезла Бина, видны были подводные заводы. Волновые турбины давали электричество, сифоны высасывали ил со дна и пускали его по течению, прикармливая планктон, увеличивая косяки рыбы и в то же время отыскивая залежи каменного угля. Прижимаясь лицом к иллюминатору подводной лодки, Бин видел покачивавшиеся на якорях гигантские шары, похожие на футбольные мячи; это были загоны, в которых всю жизнь проводила рыба, – здесь косяки кормились и жирели для рынка. Настоящая промышленная и экономическая инфраструктура… и все это под водой, незаметное, чтобы не испортить панораму богачам, отдыхающим наверху.
Блеск белой ткани и серебристого металла… Бин поморщился, когда его правый глаз, только что после хирургической операции, слишком резко отреагировал на усиление блеска: это за дальним углом Нового Ньюпорта прошла девятнадцатиметровая шхуна. Вздувался неошелк парусов, по палубе бегали фигуры, натягивая канаты. Над лагуной прозвенела команда – далекая, но отчетливо слышная.
– Два-шесть, тяни!
Отозвались дружные голоса: вышколенный экипаж ставил главный парус. Хотя экипаж, кажется, трудился в поте лица, мало кто назвал бы это работой. Ведь беднейшие граждане этого нового независимого государства способны десять тысяч и больше раз купить или продать такого человека, как Пэнь Сянбин. Бин смотрел с живым интересом.
Я всегда думал, что богачи полеживают себе, предоставив все за них делать слугам и роботам. Конечно, я слышал о спорте богатых и об их хобби. Но не думал, что столько людей предпочтет напрягаться и потеть… ради забавы. Или, может быть…
Бин покачал головой, не находя нужных слов. И тут произошло то, что все еще пугало и тревожило его. Словно по волшебству, в нижнем углу его правого глаза появилось темное пятнышко. Тень превратилась в китайский иероглиф с цепочкой знаков под ним, предлагая и определение, и произно-шение.
Одержимость.
Да. Это слово было близко к тому, что он имел в виду. Или, вернее, к тому, что определил ир, проследив за его взглядом и считав субвокальные сигналы в горле – слова, которые он произносил, не выговаривая вслух.
К этому придется привыкать.
– Пэнь Сянбин, – послышался голос у него за спиной. – Вы отдохнули, а мировой камень перезарядился. Пора возвращаться.
Тем же голосом говорила машина-пингвин, его постоянный спутник в торопливом путешествии, которое началось менее ста часов назад: вначале они уплыли от жены Бина, их ребенка и маленького приморского участка, потом проникли на борт крошечной подводной лодки, затем провели два дня на борту каботажного контейнеровоза, ночью поспешно пересели на гидроплан и посреди океана встретились с другой подводной лодкой… и все это время его сопровождал черный, похожий на птицу робот. Его проводник, или хранитель, или страж рассказывал Бину о его будущих обязанностях хранителя мирового камня.
Только в конце путешествия, поднявшись к поверхности и ступив на почву Новоньюпорта, здесь, на Пулау, Бин встретил настоящего обладателя этого голоса.
– Да, доктор Нгуен, – ответил он, слегка поклонившись маленькому мужчине с аннамскими чертами лица и длинными черными волосами, изящно заплетенными в ряды косиц. – Иду, сэр.
Он повернулся, чтобы взять в руки белый овоид – мировой камень – со столика в патио, где камень уже час лежал на солнце, поглощая энергию. Это и для него желанный перерыв. Осторожно, как ребенка, Бин поднял артефакт и прошел за Нгуеном Ки за матовую дверь, по привычке двигаясь медленно, чтобы дать зрению адаптироваться к полутьме внутри. Только он мог бы и не беспокоиться. Его правый глаз – вернее ир – отрегулировал за него яркость и контрастность быстрее, чем это сделал бы естественный зрачок.
Комната была просторная, хорошо обставленная, с мягкой мебелью, приспосабливающейся к потребностям каждого человека. На программируемых занавесях – легкая успокаивающая рябь, как на бегущем по камням ручье. Самое дальнее окно открыто. За ним Бин видел остальную часть Новоньюпорта – более гектара лощеной многоэтажной роскоши на массивном фундаменте, прочно закрепленном там, где стоял когда-то дворец наследственных королей Пулау.
На некотором удалении другие гигантские поселки на сваях, очень разные по стилю, повторяли дугу затонувшего атолла. Тилбург, Патриа, Галс-Галч и несколько других, чьи названия было еще труднее запомнить. Один из них, сплошь нержавеющая сталь и стекло, предназначался для стареющих аристократов; здесь они погружались в комфорт и трехмерное существование, прежде чем их заморозят и отправят в жидком азоте в путешествие через время, чтобы через сто или больше лет их разбудили и они снова стали молодыми в улучшенном техникой раю.