Бюро расследования судеб
Шрифт:
Теперь остается лишь пойти по его следам.
Пробежав глазами его ответы, она пытается очертить контуры того человека, каким он был, и того, каким стал. До прихода нацистов он живет с родителями в старом пражском городе, в доме номер шесть по Капровой улице. Отец – педиатр, мать не работает. Должно быть, они живут безмятежной жизнью еврейской буржуазии – образованной, немецкоязычной, уже давным-давно ассимилированной. Получив степень бакалавра, Лазарь изучает право в Карловом университете. Но немцы в своем новом протекторате не потерпят неподчинения студентов и ряда преподавателей. Они закрывают университет. Да и новые расовые законы все равно не позволили бы Лазарю продолжать обучение. Он будет
Можно предположить, что в конце 1941-го всю семью депортировали в Терезиенштадт, а потом и в Треблинку.
На вопрос: «Имеете ли вы личные денежные средства или что-нибудь в вашей собственности?» он отвечает: «KEINE» – «Ничего». У него все отняли уже давно.
Он бегло говорит на чешском и немецком, умеет немного писать по-польски. На вопрос: «Хотите ли вы вернуться в страну вашего рождения?» отвечает: «НЕТ» – именно так, и не иначе: прописными буквами.
«По какой причине?»
«У меня там уже никого не осталось».
Его жизнь, людей, которых он любил, война стерла в порошок.
Он не собирается больше оставаться в Австрии. А чего же он хочет? Поехать в Палестину.
На последней странице он добавляет торопливым почерком, зачеркивая некоторые слова:
«Мы в Треблинке знали, что никому из нас не остаться в живых. Восстание вспыхнуло 2 августа 1943-го. Кому-то из нас удалось выкрасть из арсенала СС несколько пистолетов и гранат. Мы расстреляли охранников и подожгли лагерь. Немцы и украинцы били по нам из пулеметов. Многие из моих товарищей полегли тогда. Я бежал. Прятался в болотах и в лесу. У меня с собой были деньги. Прежде чем найти плотницкую работу, я порылся в личных вещах наших убитых братьев. Мы использовали их, чтобы передавать друг другу записки, прятать драгоценные камни в карманах и под подкладкой. Откладывали для нашего побега. Пока я прятался, не мог купить ничего поесть. Немцы и поляки прочесывали всю местность, повсюду висели плакаты о розыске. Я неделями не вылезал из своей норы. Питался всем, что попадалось под руку. Корешки, ягоды… Осенью погода стала куда хуже. Мне было холодно и голодно. Я был совсем один. Отряд польского Сопротивления наткнулся на мое убежище. Они забрали у меня все деньги, какие были. Взамен мне дали фальшивые документы.
Потом я жил в лесу с партизанами. Я принимал участие в их вылазках. Там был один такой, он не любил евреев и пытался убить меня. Я решил уходить. Днем спрятался, а вечером сбежал. Я хотел перейти Вислу, минуя Варшаву. Как-то вечером я переходил железнодорожные пути недалеко от деревни. С той стороны меня поджидали польские полицейские. Они передали меня варшавскому гестапо. При мне были фальшивые документы, и мне удалось скрыть, что я еврей. Они заподозрили, что я помогал партизанам, и отправили меня в Бухенвальд. Там меня определили в отряд по заготовке дров. Зима выдалась суровой. У меня не было сил. Я весил все меньше. Когда эсэсовцы эвакуировали лагерь, я лежал больной. У меня были поражены легкие. Американцы отправили меня на лечение в госпиталь Бад-Райхенхалль.
Сейчас я готов навсегда уехать в Палестину. Я еще молодой, и работы совсем не боюсь».
Он, кому еще даже нет тридцати лет, пишет: «Я еще молодой», словно хочет убедить в этом самого себя.
В базе документов упоминается о наличии не-оцифрованной переписки. Ирен надо будет запросить ее в архиве.
Последний документ – его свидетельство о прибытии в лагерь для перемещенных лиц в Линце. Ирен не сразу узнает его – на фотографии он улыбается. Но его глаза так же глубоко волнуют ее. Она замечает в них печаль с тех, сделанных в Бухенвальде, снимков.
Красная печать на
Здесь след обрывается.
Остаются глаза надломленного старика на прекрасном гордом лице, обращенном к наступившему миру.
И Пьеро – тряпичная загадка.
Лусия
Хеннинг взлохмачен, под глазами круги, зато очень доволен. Несколько дней порывшись в картотеке в поисках всех Вит, какие там есть, он протягивает Ирен краткий список. Он вычеркнул всех, кто умер или слишком рано, до этих событий, или слишком далеко от Равенсбрюка, или чей возраст не совпадает с возрастом разыскиваемой Виты.
– Я не ошибаюсь, смотри-ка: всего шесть могут оказаться той, кого ты ищешь.
Имея такую информацию, Ирен уже есть с чего начать работать.
– Я сделал тебе фотокопии документов, которые нашел о каждой: отчеты о перевозках, больничные листы, списки для групповых работ за пределами лагерей…
– Ты меня выручаешь. Без тебя я не могла ничегошеньки.
– Достаточно проявить методичность, – отмахивается Хеннинг, он ведь любит прикинуться скромником. – А владельца Пьеро ты нашла?
– Представь, он выжил в Треблинке! Чешский герой. Его след я теряю в Линце. В это же время там был Симон Визенталь. Я свяжусь с Центром еврейской документации в Вене.
– Да, правда, Визенталь уже помогал американцам собирать свидетельства для судов. Ты лучше позвони в Яд ва-Шем, он ведь отдал архивы тех лет именно им. Думаешь, найдут?
– Кто знает. По правде говоря, я-то думаю об организации, которая незаконно переправляла людей…
– О «Брихе»? [9] – перебивает Хеннинг, его усталые глаза вдруг загорелись.
9
«Брихa» (ивр. briha – «побег») – организация, переправлявшая евреев в Палестину, нелегально действовавшая в 1944–1948 годах, в том числе на территории бывшего СССР (Вильнюс, Львов), где подвергалась преследованиям, как и в других странах. В 1949 году, с образованием государства Израиль, самоликвидировалась.
– Именно. Я проверила, ее эмиссары были внедрены в лагерь в Линце. Они собирали в группы евреев с востока, пожелавших эмигрировать в Палестину. Англичане отказывались давать визы тем, кто уцелел; они сами заставляли их действовать подпольно. Визенталь оказывал логистическую помощь.
– И ты думаешь, что твой выживший – среди них?
Она улыбается Хеннингу, замечая помятый воротничок рубашки, рыжие пятна на щеках, которым не судьба загореть. На подбородке длинная царапина – следствие бритья спросонья.
– Думаю, что тип, которому удалось бежать из Треблинки, не даст себя задержать английским солдатам.
Ирен почти ничего не известно о Лазаре Энгельмане. И все-таки на полотне ее души тайно вырисовывается его силуэт. Она чувствует, что такой человек уже не будет зависеть от доброй воли – и неважно чьей. Каждый вырванный им клочок свободы принадлежит ему, и только ему. Никакой полиции, никакому таможеннику не задержать его в пути. Она так и видит его, съежившимся во мраке, ведь он умеет прятаться как никто другой. Безлунной ночью он тихо поднимается на палубу корабля. Опираясь на леер, ждет рассвета, устремив взгляд далеко-далеко за море, словно его притягивает крохотная точка среди пылающего горизонта. Солнце далеко от той земли, где он, наверное, сможет выжить. Не начать жизнь сначала, а продолжить ее на кучках праха.