Бывшие. Я тебя отпускаю
Шрифт:
Замолкаем. Я плачу и ничего не могу поделать с этим. Мне жаль отца. Жаль его глупость. Он не увидел своего внука, хотя тринадцать лет мог быть рядом с ним. А все из-за чего? Из-за каких-то предубеждений, правил, которые для всех канули в лету давным-давно. Жаль, что меня не было рядом. Может быть, я смогла бы предугадать эту болезнь? Или вовремя помочь?
— Ты съезди к нему, внучка. Попрощайся. Наверное, так будет лучше.
Собираюсь и еду за город, в больницу. Нервничаю так, будто
Он внимательно изучает мой паспорт, звонит кому-то, и в конце концов меня пускают.
Когда я вижу возле палаты Рустама, не удивляюсь. Это верный пес моего отца, начальник охраны. Сидит под дверью и караулит его. Рустам чуть моложе отца, но даже он сдал за эти годы.
— Здравствуй, Инга, — он поднимается, когда видит меня.
— Здравствуй.
— Я думал, ты придешь раньше, — выдавливает улыбку.
— Мне только недавно сказали, — пожимаю плечами, не видя смысла оправдываться.
Рустам все знает, я уверена. И то, почему я уехала. И то, что это было не моим добровольным решением, а результатом ультиматума.
— Врач сказал, к нему можно, но ненадолго.
Киваю болванчиком, но заходить не спешу.
— Как это произошло?
Рустам пожимает плечами:
— Он потерял сознание. Приехала скорая, увезла. Констатировали инсульт. В себя так и не приходил. Прогнозов никаких нет. Да ты и сама все поймешь, когда увидишь его.
— А ты почему здесь?
Охранник отца усмехается.
— У меня гипертрофированная преданность твоему отцу. Знаешь, он ведь был неплохим человеком. Матери моей помог очень. И жене.
Ага. Всем помогал. Да. Человек большой души.
А дочь вычеркнул из списка живых.
— Сколько ему осталось? — в груди сдавливает.
— День? Месяц? Может, пару? То неведомо.
— Ясно.
Возле двери переминаюсь с ноги на ногу, но все-таки дергаю ручку.
В нос ударяет запах медикаментов, спирта, хлорки. Палата светлая, куча приборов. На больничной койке лежит тело. Я по-другому и назвать его не могу.
Очертания человека раздуты, он обмотан трубками. Зрелище страшное. Закрываю глаза и зажимаю рот рукой. К горлу подкатывает ком, но я держусь. Даю себе пару минут, перевожу дыхание и придвигаю стульчик ближе к кровати.
Сажусь рядом с отцом.
Минута, другая.
Так много хочется сказать, но слова застревают. Молчу, а после тихо начинаю рассказ:
— Его зовут Саша. Александр. Ему почти тринадцать, и он самый лучший мальчик на всем свете. Отзывчивый, умный, порой вредный и несносный, — усмехаюсь.
Чем больше говорю, тем легче становится.
— Иногда мне очень тяжело. Но бабушка и сын — мой самый надежный тыл. Не было ни одного дня, когда я пожалела о том, что родила.
Я и сама не замечаю, как по щекам текут слезы.
— Я не злюсь на тебя, отец. И если тебе нужно мое прощение, то оно есть у тебя.
Говорю, говорю. Вспоминаю смешные моменты из детства Сашки. Рассказываю о том, как стала преподавать в художке, о том, как весело нам жить втроем с бабулей.
Ухожу так же тихо, как и пришла.
Возле двери оборачиваюсь и бросаю на отца прощальный взгляд. Теперь точно все.
Домой еду выжатой как лимон. Едва ли не разваливаюсь на части. В квартиру захожу тихо. Сашка спит, и я ложусь рядом с ним. Провожу рукой по его волосам:
— Несмотря ни на что, я всегда буду любить тебя.
А как иначе? Ведь мой ребенок — самое ценное для меня.
Глава 30
Инга
Коротко стучусь в дверь соседей.
— Привет, — открывает Никита.
На нем шорты и домашняя футболка. Волосы взъерошены, половина лица в муке.
— Ого. Вот это да, — коротко смеюсь и протягиваю ему шнур: — А я зашла вернуть адаптер. Спасибо.
Фадеев забирает его.
— Не за что. Если хочешь, можешь оставить взять себе.
— Нет-нет, все в порядке, я купила новый, — быстро машу рукой.
Как назло, мой сломался, и пришлось воспользоваться Никитиным. Ага. Заглянула по-соседски.
— А что ты делаешь, если не секрет?
В ногах Никиты появляется довольная мордашка его дочери:
— А мы с папой готовим сырники! — объявляет радостно.
— Да, — вздыхает Никита, — только этими сырниками можно убивать. Вообще, Разина, это ты во всем виновата! — ругает меня наигранно сурово.— Разбаловала нас, и теперь Жека требует у меня сырники, совершенно не понимаю, как они готовятся.
— Помощь нужна? — улыбаюсь.
— Шутишь? Я в шаге от того, чтобы заказать их из ресторана.
— Из ресторана — зашквар! — торжественно объявляет Женя.
— Женька! — ахаем хором с Никитой.
— А я чего? Так Сашка говорит! Ему можно, а мне нельзя? — надувает губы.
Никита выгибает бровь:
— Жек, ты хоть понимаешь, что это значит?
Девочка демонстративно закатывает глаза:
— Папочка, ну я же взрослая уже!
— Ах, ну раз взрослая, — Никита чешет затылок и переводит взгляд на меня: — Буду благодарен, если ты спасешь меня.
Смеясь, прохожу на кухню, а на ней самый настоящий погром.
— Какой кошмар, — распахиваю глаза. — Хорошо, что все это мыть не мне.