Бывший муж

Шайлина Ирина

О да, папа. Все плохо. Ты даже не представляешь, насколько. Он знал, что Илья лежит в больнице из-за раны, навещал его, и только. Нужно все сказать, пока не началось лечение. Уже и Илья на меня обиделся, что ему приходится из-за моих страхов деду врать.

— Приезжай, — попросила я. — Расскажу.

Он приехал через два часа, точно похерив работу. Я как раз была на работе, бессмысленно пялилась в монитор экрана. Я никому не рассказала о том, что сейчас с Ильей происходит. У меня сложились дружеские отношения с моими коллегами, но мне не нужна была их жалость, да и зачем валить на чужих людей

свое горе?

С отцом мы говорили в машине. До квартиры он бы не до терпел просто, а кафе и другие публичные места не подходят для таких вестей. Здесь хоть какая-то иллюзия уединения. Я говорила максимально нейтрально, стараясь напирать на хорошие прогнозы, но разве можно рассказать о таком оптимистично?

Папа словно разом состарился и поник. Достал сигарету, закурил, я окно приоткрыла, выпуская сизый дым наружу.

— Это я виноват, — вдруг сказал папа.

— Здрасьте, — опешила я. — С чего бы это?

Он глубоко затянулся, огонек на кончике сигареты полыхнул оранжевым, затем выбросил окурок.

— Не надо было…

И не договорил. Настаивать я не стала. Он тронул автомобиль к больнице, по пути мы молчали. Уже там, приехав, я сказала ему.

— Что бы ни было… Ничего в прошлом не могло на это повлиять. Если так судить, то я столько ошибок допустила, хоть в петлю лезь.

— Дура, — усмехнулся отец.

Я проводила его к Илье и оставила их наедине. Пусть поговорят. Спустилась, купила кофе в фойе, вышла на улицу. И вдруг внезапно поняла, что весна настала. Что растаял на газонах снег, тротуары высохли. Бурые сугробы оставались только в тени зданий и деревьев. Из влажной черной земли лезут первые зеленые травинки. Солнце светит. Разве может быть плохо все, когда весна? И я вдруг успокоилась, словно одна лишь весна выступала гарантом счастья, того, что все хорошо будет. Словно весной не совершают ошибок, не умирают…

На лавочке перед центральным входом Ярик сидит. Ноги длинные вытянул, жмурится на солнце. Я вдруг вспомнила кота, который жил в подвале того дома, со съемной нашей квартирой. Он был удивительно лохматым, наверняка грязным и блохастым. Я обратила на него внимание, когда стала часами гулять с ребенком, каждый день. В солнечные дни он вылезал через битое окошко подвала, сидел, и жмурился, вот так же, как Ярослав сейчас. Я его даже забрать к себе хотела, того кота, но он не любил людей. Он любил одиночество и сосиски.

— Подвинься, — велела я.

Ярослав приоткрыл один глаз, затем подвинулся. Лавка была холодной, но я села аккурат на согретое уже Ярославом место. Мы помолчали. Ярослав закурил, вообще, все курят, я словно вернулась в воинскую часть обратно.

— Я теперь по графику сюда приезжаю, — сказал он. — Два раза в день.

Отнял у меня стаканчик, сделал два глотка, поморщился — кофе тут так себе. Сама давлюсь. Но кофе мой, я забрала его обратно. Достала пачку сигарет из кармана Ярика, гори оно все синим пламенем.

— Не курила бы ты, — проронил Ярик.

— Да ты сам как паровоз.

И снова замолчали. Но молчание не было гнетущим. Оно было мирным, словно вчерашняя ночь просто в очередной раз доказала, что мы не можем быть чужими друг другу. Даже если захотим. Я на часы посмотрела — когда уже можно будет прервать приватный разговор деда с внуком.

— Папа приехал.

— Эта новость уже не приводит меня в трепет много лет как.

Отец вышел через полчаса, мы с Ярославом молчали все это время. Я сказала, что останусь здесь, отдала отцу ключи от квартиры. Мужчины поздоровались за руку, никаких оскорблений, никаких любезностей — военный нейтратилет. Разве только в их взглядах недоговоренность. Но знаете — меньше всего меня это волнует. Я вся заточена на своего ребенка. Он — весь мир. То, что у мужчин перемирие меня вполне устраивает. Но если бы они принялись выяснять отношения я бы просто обошла из и пошла к сыну.

В палату мы поднялись вместе с Ярославом. Илья сидит такой серьезный, задумчивый, мне поневоле стало интересно, о чем они с дедом говорили. Я присела на кровать рядом с сыном, сердце привычно зачастило, словно пытаясь сорваться с места и покинуть меня неразумную.

— Мам, — спросил Илья. — А почему вы с папой расстались?

Ярослав чуть улыбнулся, и тоже на меня смотрит — интересно ему, что я ребенку отвечу. Я только головой озадаченно покачала, пытаясь подобрать слова.

— Потому что, — наконец сказала я. — Мы слишком старались поступать правильно.

— Это что? — удивился Илья. — Получается, нужно поступать неправильно?

Меня всегда обескураживали выводы, к которым приходил мой ребенок. Я усмехнулась даже, не зная, как реагировать.

— Нет, — сказал Ярослав. — Просто иногда то, что правильно для нас, может быть неправильно для наших близких. Но понимание этого приходит с возрастом.

Я склонилась, поцеловала сына в теплую, нагретую солнцем макушку — солнечные лучи щедро лились через большое окно.

Меня снова охватило желание просто спрятать Илью от всего мира. Знала бы, что поможет — так и поступила бы.

— Мам, — протянул мой детеныш. — все будет хорошо, чего ты?

И правда — чего это я? Непременно хорошо будет. Теперь эти слова моя религия. Я сжала в своей ладони тонкие пальчики сына, вымучила улыбку.

На парковку мы с Ярославом шли вместе. Он говорил по телефону, сначала по русски, затем по английски — я не вслушивалась.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, сбросив звонок.

— Нормально, — подумав ответила я. — Обычно.

О том, что было ночью мы не говорили. Да и к чему обсуждать? Он женат на Даше, где бы она не была, этого факта не откинуть. Я замужем за своими проблемами. Я чувствую легкую усталость, головокружение — последствия принятия алкоголя. А легкая горечь — переживу. Я бывалая, и не такое переживала. А беременность… Наверное, все мои яйцеклетки просто парализовало страхом перед будущим.

— Мне факс пришел, по Илюшке, — сказал Ярослав. — Отправили домой, у меня там почти филиал… Его нужно передать врачу, а у меня совещание через пятнадцать минут. Заберешь?

— Хорошо.

— Я предупрежу няню.

А я вновь успела позабыть о том, что у него есть Катя. Маленький ребенок моего бывшего мужа, не имеющий отношения ко мне. Я кивнула, вновь соглашаясь, в мою ладонь легла внушительная связка ключей. Ярослав закурил — сколько уже можно? Я же села в свою маленькую машинку и уехала.