Бывший. Сжигая дотла
Шрифт:
Наглый рот прижимается к скользким влажным складочкам, и меня выгибает. Язык… О, демоны…
Я сейчас умру.
Умру, если гладкий толстый член Демона, прижатый к моему бедру, не пронзит мою цель. Хнычу, тяну Димку к себе, не особенно церемонясь, царапаю плотную гладкую кожу его шеи, запускаю пальцы в волосы, кусаю капризную нижнюю губу, и Горелов сжаливается…
– Так будет всегда, –
Выплывая из бесстыжего воспоминания с горящим лицом, я проклинаю себя и Демона.
Это больно, но я не готова забывать.
Но я попробую сбежать.
Положив в последнюю коробку чертову рамку, я вызываю такси.
Глава 30
Демон
Я почти оглох, пот катится градом, но я не останавливаюсь.
Нельзя останавливаться.
Цепи, на которых подвешен боксерский мешок, жалобно скрипят. Тяжеляк грохочет из колонок на максималках.
Но ни он, ни бешеный стук сердца, ни шум в ушах не могут заглушить слов Маськи, до сих пор звучащих в голове, словно эхо в горном ущелье.
Не могут. Не утихают. И сход лавины, вызванный ими, неизбежен.
На остатках контроля я добрался до домашнего спортзала и выплескиваю боль и ярость привычным способом, чтобы удержать себя от поспешных действий. Сбрасываю бешеную горячку ударами.
Хватит. Уже наломал дров так, что от леса пеньки остались. Нагорячился, что все выжжено.
Мне нужна холодная голова.
Казнить всех буду так же изощренно, как они продумали эту подставу.
Я жду Рэма. Блядь, я должен его дождаться, и вот тогда… Тогда я выпущу палача.
Все получат то, что им причитается.
По Гореловской традиции щедро и неотвратимо. Полновесно.
Маська права – кровь не водица. И все прочувствуют это на своей паршивой шкуре. Каждая тварь. И даже… Маша Кравцова. Теперь называть ее сестрой или ласковым домашним прозвищем язык не поворачивается. Тот, кого я считал близким человеком, оказался обычной ебливой завистливой сучкой с течной пилоткой.
Сраный подкидыш, который решил, что ему все сойдет с рук.
Сука, где Рэм?
Гребаный хрен, откуда он тащится так долго?
Я вот-вот сожру себя за бездействие. Я раз за разом вспоминаю ту нашу последнюю встречу с Ингой, и сам наматываю собственные кишки на кулак. Я знаю, что стоит мне отпустить вожжи, и через пять минут я буду гнать к дому Воловецкой.
Только мне не с чем к ней идти.
Пустые слова извинения, просьбы о прощении? Идиотские оправдания?
Бред. Ересь.
Не после того, что я сделал в ту ночь.
Она воткнет мне каблук прямо в сердце, и будет права.
Как я посмею смотреть Инге в глаза, если я еще не покарал тварей?
Мрази, осмелившиеся встать между
«Ты был единственным». И сердце заходится, толкая кровь в голову. Обрушая самообладание, заливая нутро облегчением и стыдом.
Горько-сладкий яд.
Легче было бы жить, думая, что она предала. Легче, чем понимать, что обосрался тут я. Только это не жизнь, я пробовал это дерьмо. Миражи в пустыне, где мозг обманывает тебя, обещаниями, что вот там впереди – облегчение, а на самом деле все внутри иссыхает. Без нее.
Ну уж нет.
Лучше гореть на костре собственной совести, но рядом с ней.
И так оно и будет.
Главное сейчас – не думать о моей девочке, потому что тогда лютая зверюга сорвется с цепи.
И сцепив зубы, я луплю по мешку.
Ноги сводит судорогой, плечи давно превратились в камень.
Где Рэм?
Он появляется, когда от контроля остаются жалкие ошметки.
– Ты, блядь, не пробовал дверь открывать, когда в нее звонят? – орет он.
Ага, раньше, ему не требовались открытые ворота, он перелезал, если надо было, а сейчас бесится. Сука, уверен, что на себя, значит, что-то нарыл, и это что-то ему не нравится.
Хотя, о чем это я?
Что в ситуации, когда среди твоих друзей подонки, может нравиться?
Они с дядей почти сразу выяснили, что какая-то паскуда еще и моим вай-фаем воспользовалась, чтобы загрузить фотки. Что еще у нас сдохло в нашем ебучем королевстве?
Мразота думает, что это верх цинизма – провернуть все в моем доме? Я покажу, что такое настоящий цинизм.
– Выкладывай, – высекаю я, плюхаясь на маты и отстегивая утяжелители.
– Это дерьмо, – выплевывает Рэм.
– Это я и без тебя знаю. Меня интересуют подробности и личность скота, – цежу, выходя из себя, что Рэм тянет кота за яйца.
Стаскиваю майку, вытираю пот, заливающий глаза, отворачиваюсь от друга и шарю по карманам, валяющейся рядом косухи в поисках сигарет.
– Ты ее не свел?
Да, Кэп. Татуха еще при мне.
Оборачиваюсь на Рэма:
– А смысл? Она, блядь, на сердце выжжена божественным паяльником, какая нахуй разница, есть ли она на коже, Рэм? Тебе помогает, что у тебя татухи нет, скажи?
– Заткнись!
– Тогда не задавай дебильных вопросов, – щелкаю зажигалкой и втягиваю дым. – Рассказывай, что нашли.
– Ты долбоеб, сердце посадить хочешь? – злится Рэм. – Ты б еще с сигаретой в зубах спарринг утроил, Папай хренов!
– Отвали, мамочка. Нетучки сердца больше. Нехер мне зубы заговаривать. Я жду.
Тяжело вздыхая, Рэм задирает голову и, делая вид, что разглядывает что-то на потолке, заходит издалека.
– Это гребаное дерьмище, Демон. Ебаная срань. Сайт сделал не спец, и затер за собой все хреново. Дядя сковырнул почти все. Ты знаешь, фамилии там, конечно, нет, но, если сопоставить, то не так уж сложно вычислить подозреваемых.