Бывший. Сжигая дотла
Шрифт:
– Еще секундочку…
– Инга, не суетитесь, – медленно, немного тягуче успокаивает меня Виктор. – Это все ваши вещи?
– А? – бестолково хлопаю глазами. – Да, это все мое.
– Мне все равно в сторону Олькиной квартиры. Я там недалеко живу. Давайте я вас подброшу, заодно покажу, как с замком управляться. Он немного капризный.
– Ну что вы… Это совсем неудобно…
– Не несите чепуху, и вообще давай на «ты».
Как эту махину можно называть на «ты», тут одних сантиметров наберется на вагон внушительного
– Я попробую, – честно говорю я, – но не обещаю.
– Отменяй свое такси. Где оно там? – Виктор заглядывает в экран моего мобильника. – У… Там авария. Это надолго. Я сейчас подгоню тачку.
Он двигает в сторону какой-то черной шайтан-машины. Кроссовер ему под стать. А я с тоской оглядываю привычный двор в последний раз, бросаю прощальный взгляд на теперь уже не мои окна. Четыре года я прожила здесь, с тех пор, как приехала поступать. Четыре года из моих двадцати – это же очень много.
Это маленькая жизнь.
Я ничего не забуду. Не смогу. Не готова.
Я унесу свою боль с собой.
Но вдали от всего, что наполнено воспоминаниями, я смогу попробовать научиться с этим жить. Чтобы, возможно, однажды рискнуть еще раз и поверить кому-нибудь.
– Инга! – Виктор окликает меня из подъехавшей машины. – Садитесь, я сейчас закину вещи в багажник.
Я послушно усаживаюсь на пассажирское кресло, а Виктор поднимает одну из коробок. И оттуда раздается едва слышный треск.
Я шестым чувством понимаю, что это лопнула та самая фоторамка.
Будем считать, это знаком, что я поступаю верно.
Вытираю скатившуюся одинокую слезинку и, зажмурившись, захлопываю дверь.
Глава 33
Демон
– Зверь тогда получил по морде заслуженно. Он сам это признал, – холодно отзываюсь я.
Выплыв из дерьмовых воспоминаний, вижу, что сигарета почти истлела без моего участия, и делаю последнюю затяжку, Рэм метким пинком посылает мне пустую пивную банку, которая заменяет здесь пепельницу.
Стеклянные вещи у меня долго не живут.
Пепельницы гибнут раз в неделю.
– Да. И даже извинился. В конце концов, у нас у всех есть сестры, за базаром следить надо, – соглашается Рэм. – Но мне вообще не понравилось, что это все прозвучало. Что у трезвого на уме…
– Не врубаюсь, за каким ему это хером, вся эта канитель с подставой, – говорю, а у самого дергает внутри. – Да, он – айтишник, но сейчас, чтоб создать сайт, ума не надо. В интернете полно инструкций для любого дебила.
Я поворачиваю эту мысль и так, и эдак.
Мудаческие пятьдесят на пятьдесят. Или Зверь, или нет. Блядь, до последнего мозг сопротивляется, что эту грязь накидал кто-то из своих. Мы никогда не были Д’артаньяном
Сука… Я же взял и поверил, что Инга…
А теперь не хочу смотреть правде в глаза, получается?
Какой же я мудак.
Черная дыра засасывает меня, подсовывая мне под нос истину. Я просрал самое ценное, что у меня было, потому что я, блядь, не мог поверить, что мне досталось наконец что-то чистое, светлое… И я сделал выбор в пользу мрази, которая осталась где-то рядом и, как гиена, скалилась, видя, во что превратилась жизнь Инги и моя жизнь без нее.
Рэм сверлит меня взглядом.
– Этого не делала Инга, не делал ты и не делал я. Какие варики? Каримов, Зверев, Маська.
– Кравцова отпирается, говорит, не она. Ей врать тоже смысла нет. Она уже наговорила больше, чем достаточно. Я склонен ей верить.
– Маська – всегда была сукой, – спокойно признает Рэм. – Мне проще поверить, что это ее рук дело. И вообще все это как-то по бабьи.
Есть такое дело.
Исподтишка подосрать – неуважаемо. Есть претензии – давай разбираться. Это по-пацански.
А тут, блядь, тайны Мадридского двора.
– Разберемся. Больше я на слово никому не верю.
– Поедем? – с полуслова понимает меня Рэм.
– Прокатимся, – подтверждаю я. – Я в душ. Быстро. Выпить хочешь?
Он мотает головой:
– Я с дядей столько кофе выпил, что у меня сейчас изо всех щелей кофеин покапает, аж потряхивает.
– Ок. Выясни пока, где Зверь. Забейся.
Рэм достает мобилу, и я оставляю его стыковать беседу.
Свой телефон я предусмотрительно куда-то зашвырнул, потому что хрен меня удержишь от звонка Инге. Блядь, просто голос ее послушать. Только она трубку не возьмет, и я могу слететь с катушек и рвануть за ней, чтобы заставить говорить ее лично, а еще лучше стонать.
Только ее нежные хриплые стоны способны стереть, звучащие в голове рефреном слезные просьбы ее выслушать. Но мне нельзя к ней пока прикасаться своими грязными руками. Лапами бездушной скотины. Я должен заслужить право брать мою девочку.
Никакой ледяной душ не может затушить желание в закипающей крови, стоит мне представить подо мной Ингу. Монстр рвется наружу с диким криком: «Мое».
Нежное тело, розовые следы от моих губ на сливочной коже, бьющаяся венка на горле – все это заставляет меня дуреть, сгорать в своей похоти, круто замешанной на нежности.
Наваждение. Я пропадаю в Инге стоит мне только на нее посмотреть, мой бермудский треугольник. Прикоснувшись раз, я не могу остановиться.
Черные гладкие ведьмины волосы… Я представляю их, разметавшимися по подушке или струящимися по точеным плечам, кончиками, качающимися острых темных сосков.