Бывший. Сжигая дотла

Кей Саша

Звоню и звоню, не открывает. Прижимаюсь ухом к двери – тихо. Тихо внутри, а у меня поднимается ураган. Бешеный смерч из ярости, бессилия и паники.

Сейчас ее нет, но точно придет.

И все жму на звонок.

Меня сейчас разорвет.

Стучу кулаком.

– Нет ее, – из приоткрывшейся соседней двери доносится сварливый голос какой-то карги.

– Я подожду.

– Нет шалавы уже три ночи, слава тебе господи.

– Что? – рявкаю я.

Бабка по дурости не

понимает причину моего изменившегося голоса.

– Видела в окно, как вещички увозила. Так что, ты если клиент, проваливай, не жди. Такой молодой, а уже по блядям шастаешь. Чего тебе порядочные девки не нравятся? – она вроде прогоняет, но видно, как ей охота обсосать выдуманные грязные детали.

Я уже с трудом сдерживаюсь, но сквозь зубы уточняю:

– Вещи?

– Мужик за ней приехал, видать, спонсора нашла. Машина богатая, сам здоровый… Небось обслуживать будет и его, и дружков.

Здоровый мужик. Опять.

Кулаки сжимаются.

Глава 44

Инга

– Твой мальчик… Надо что-то делать…

Мы расстались полгода назад. Плохо расстались.

И все равно. «Твой мальчик», и я мгновенно понимаю, что речь о Горелове.

Это убивает.

Нить, связывавшая нас, истончилась, но никак не оборвется.

Хочется вызвериться, что никакой он не мой, но Тамара Львовна ведь ни при чем.

– Что случилось? – нарочито равнодушно переспрашиваю, хотя внутри натягивается тревожная струна.

– Пока он сидел в машине во дворе, все было нормально. Я два раза в бинокль смотрела, думала, сейчас уедет, пропустила момент… Звонила сейчас Раиса с четвертого этажа. Он подрался с сыном Лидии Степановны, буянил…

Лидия Степановна – моя соседка, которая отравляла мне жизнь последние месяцы особенно старательно. Похоже, за то, что ее тридцатилетнего сынка я бортанула сразу. А он после скандала опять полез с гнусными предложениями. Уверена, что по морде получил не Горелов, а этот рыхлый урод. Мне его вообще не жалко.

– Пусть вызывают полицию.

В самом деле, не мне же разнимать дерущихся мужиков. Я больше не работаю тормозами Демона.

– Да вызывали они уже, – вздыхает Тамара Львовна. – Те права его посмотрели и ушли.

Ну да. Кто ж будет связываться с этой семейкой.

– Тогда я ничего не могу сделать, – отпираюсь я. А сама прикусываю губу, потому что, а вдруг его все-таки ударили… Он придурок, в жизни ни одной царапины не обработает… Ему больно может быть…

Посопев, Тамара Львовна грустно добавляет:

– Сидит он там. Под дверью. Непохоже, что уходить собирается… – в голосе ее нет упрека, но мне становится не по

себе, и от этого злость берет.

– Ничего с ним не случится, даже если переночует на коврике, – резко обрываю я.

После всего, я просто не имею права покупаться на это. Жалеть его? Переживать за него? Ему это не нужно. Таким, как он, вообще другие люди не нужны. Ему нужны игрушки, в меня играть я больше не позволю.

Жрать захочет, поедет домой.

– Ну смотри, – с сомнением тянет Тамара Львовна.

– Там и смотреть нечего. Не знаю, какая вожжа ему под хвост попала, но потакать ему не советую. Если будет что-то вытворять, звоните в полицию или в офис Гореловской кампании. Не органы, так его отец разберется.

Попрощавшись, кладу трубку.

Не буду думать о нем. Не буду. Пусть творит, что хочет. Меня это не касается.

Не стоило поддаваться Рэму и ехать тогда к Демону.

Не стоило вообще доверять этому человеку с самого начала.

Мне нет места в его жизни, а ему в мою жизнь ход закрыт.

Чтобы чем-то себя занять, решаю принять ванную.

Прошатавшись на улице, черт знает сколько времени, я основательно подмерзла. Уже конец мая, а такое ощущение, что сентябрь. Когда же уже будет тепло?

Нет, я не стану задумываться о том, не холодно ли там Горелову сидеть на ступеньках в подъезде. Он – спортсмен. Пусть отжимается.

Забравшись по самые уши в горячую воду, стараюсь отвлечься от мыслей о ненужном, чужом. И это мне почти удается, когда снова звонит телефон.

Цепляю мокрыми мыльными пальцами мобильник. Каримов.

Не буду брать трубку.

А телефон звонит и звонит.

Разозлившись, бросаю его на мохнатый коврик и зажимаю уши, чтобы слышать только шуршание лопающейся под пальцами мыльной пены.

Меня для вас нет! Неужели не понятно?

И мобильник затыкается, пиликнув напоследок уведомлением о сообщении.

Надо выключить его вообще. Свешиваюсь за ним обратно и успеваю прочитать текст во всплывшем окошечке до того, как оно потухнет.

«Хотя бы прогони его. Пока ты не сделаешь этого, он не уйдет. Нас он не слушает».

Это уже Рэм.

Терпеть его не могу, и это взаимно.

Переписываться с ним второй раз за день – для меня уже слишком.

Какие все сразу стали хорошие, ни одного гадкого слова, ни одной мерзости.

Хочет Горелов торчать под дверью, пусть торчит. Кто я такая, чтобы ему что-то запрещать? Прогонять его – оно мне надо?

«Он за два дня подрался три раза», – еще одно подлое сообщение от Рэма.

Я злюсь все сильнее. Я, что, нянька? Учитель хороших манер?

Зачем он мне все это пишет?