Бывший
Шрифт:
***
– Совсем с ума сошла, Вероника? Быстро на аборт. Даже не думай дважды. У нас денег на еду нет, а она рожать надумала. Я вот тут у Тамары Сергеевны заняла. Отдадим потом, она женщина добрая, подождет сколько нужно. Марш в консультацию, там у меня врач знакомый – почистит и забудешь, как дурной сон.
Ника застонала и покачала головой.
– Не могу. А вдруг он вернется?
Мать со злостью посмотрела на исхудавшую, заплаканную дочь.
– Вернется? Держи карман пошире. Я всегда знала, что
– Нет, мама! Это недоразумение. Я знаю, он приедет. Андрей не мог меня бросить.
– Сколько ждать будешь? А время идет, срок увеличивается. Скоро за тебя ни один врач не возьмется. Марш в больницу. Не смей со мной пререкаться. Молодая – нарожаешь еще.
***
Завернулась в плед, поежилась на холодном стуле. Белые коридоры, белые халаты и равнодушные лица. Перед глазами операционная – пахнет смертью. Детской смертью. А грудь сжимают тиски дикого ужаса.
– Серебрякова врач на УЗИ зовет. Потом со мной пойдешь. Ты уже заплатила?
Ника молча кивнула и плотнее закуталась в халатик, слыша, как стучат зубы то ли о холода, то ли от лютого ужаса.
– Идем.
Пошла за медсестрой, каждый шаг в груди оставляет зияющие раны пустоты.
– Ну, ты даешь, Серебрякова. Повозимся мы с тобой. Лидусь, ты посмотри – тут их двое.
Ника присмотрелась к серому экрану, но так ничего и не увидела кроме двух странных точек, больше похожих на улиток.
– Да ты проверь, может один мертвый.
Снова на живот намазали липкий гель, придавили белым, холодным датчиком. Ника скривилась от боли.
– Да, ладно тебе, все равно чиститься будешь. Не кривись, через пару часов забудешь об этом и побежишь на танцы. Увеличь звук.
В этот момент все в душе у Ники перевернулась, она услышала ни с чем несравнимый звук, переворачивающий душу наизнанку.
Тук…Тук…Тук…Тук… Маленькие сердечки бьются в унисон. Сердечки ее деток.
– Ты смотри – оба живы. Срок – девять недель. Зародыши здоровые.
Ника подскочила на кушетке, опустила ноги на пол.
– Так ложись, мы еще не закончили. Ты куда собралась, Серебрякова?
Ника посмотрела на врачиху обезумевшим взглядом и закричала.
– Уберите руки! Я не буду аборт делать! Это убийство! Преступление, понимаете?!
Женщина нахмурилась.
– Успокойся, истеричка! Что значит, не будешь?! Ты уже заплатила, денег мы не возвращаем. УЗИ, осмотры и все такое. Не дури, Серебрякова.
Ника уже натягивала халатик и куталась в плед.
– К черту ваши деньги! Это мои дети! Мои! Они живые! У них сердечки бьются!
Вылетела из кабинета, побежала по пустым коридорам, прижимая руки к животу и плача от счастья. Присела на скамейку в парке и посмотрела на небо.
– Мы продержимся, Асланов. Мы проживем без тебя, слышишь? Мы будем бороться! Да мои маленькие? Никому вас не отдам, родные. Мама вас уже любит больше жизни. Прочь из этого проклятого места, больше мы сюда никогда не вернемся.
***
– Дочка, там почтальон приходила, письмо принесла с заморским адресом. Вроде твое имя написано.
Ника прижала ладони к распухшему животу, легкие шевеления в ответ, словно разговаривают с ней. Задохнулась от нежности, улыбнулась сама себе.
– Иду, мам. Сегодня ноги отекли больше обычного. Надо к Григорию Ивановичу сбегать, пусть на анализы отправит.
– Ага, снова деньги готовь. Ох, доця, засунешь ты нас в долговую яму. Ника, ты что?! Никаааа! Я сейчас, милая, я иду. Тебе плохо?
Ника прислонилась к стене, такая же белая с посиневшими губами. Прижала руки к животу еще сильнее. Малышки с волнением бьются внутри, словно чувствуя ее боль.
– Ника. Что там? Может скорую вызвать?
– Он со мной развелся, мама. Он не вернется – это конец.
Анастасия Павловна замерла в нескольких шагах от Ники. На ее усталом лице отразилось страдание дочери, словно в зеркале. Костыль дрогнул в морщинистой руке.
– Ну и пусть. Милая, мы справимся. Это ведь хорошо – теперь ты свободна. Зачем он нам? Проживем как-нибудь. Ты только не расстраивайся, а то девочки все чувствуют. Пошли, я чая заварила, сырок припасла. Вот сейчас достану и будем пировать.
– Через неделю за квартиру платить…Врач витамины прописал…
Слезы катятся по щекам, а бумага парит в воздухе и плавно падает к ногам.
– У меня есть немного денег, нам хватит. Все купим и витамины, и за квартиру заплатим. Ты только не плач, деточка. За что ж он тебя так?
"Будь ты проклят, Асланов! Мы забудем тебя! Мы родимся и вырастем красавицами, назло тебе. Они никогда не назовут тебя "папой" – для нас ты умер"
***
… Ника тряхнула головой, отгоняя болезненные воспоминания. Посмотрела вслед удаляющемуся автомобилю и вынырнула из метро обратно на улицу. Вздохнула глубоко, прерывисто. Сердце постепенно возвращалось к своему обычному ритму. Глухая ненависть прорвалась сквозь пелену воспоминаний, опалила, ужалила. Еще никогда в жизни Ника не испытывала такого уничтожающего чувства. Она не позволит ему вновь поломать себе жизнь. Нет Асланова. Он умер. Давно и бесповоротно. В тот самый момент, когда захлопнул за собой дверь их квартиры чтобы уйти навсегда. Ника остановилась у витрины магазина с модной одеждой. Вспомнила зачем приехала в центр. Рука нащупала в кармане сотовый Тимофеева.
"Прав Славка, нечего ломаться, может и жизнь изменится. Может это мой шанс вынырнуть из нищеты. Доказать Асланову, что все у меня хорошо без него проклятого!".
Она решительно толкнула дверь магазина и оказалась внутри. Звякнул звоночек и продавщицы, словно по команде обернулись. Разукрашенные в боевой окрас лица-маски презрительно скривились. Ника усмехнулась, вспомнила знаменитые кадры из фильма "Красотка", ну Тимофеев вряд ли потом вместо нее в магазин придет. "Так что держитесь, "болонки". Сейчас вы меня одевать будете".